ЛЁША ИЗ ЛАВРЫ

Иеродиакон Алексий (Писанюк)

Иеродиакон Алексий (в миру Сергей Писанюк) родился в Запорожской области в 1969 году. Закончил Московскую духовную академию, принял постриг в Троице-Сергиевой лавре. С первых дней монашества явил пример деятельной веры. Погиб 16 декабря 2002 года.
Первое чудо после смерти отца Алексия случилось в день его похорон. С рядовым монахом, у которого из живых родственников только брат и мама, пришли проститься тысячи мирян. Самый большой в Троице-Сергиевой лавре храм был забит битком, люди стояли на улице. Второе чудо произошло во время панихиды – плакали все без исключения. Третье чудо явил наместник лавры архимандрит Феогност. До сих пор на отпевании монахов он не произносил заупокойных проповедей, а тут не только взял слово, но и превысил свои полномочия: «Сегодня нет места для уныния и скорби... В промысле Божьем ошибок не бывает... Отцу Алексию хватило тридцати трёх лет, чтобы раскрыться всей своей полнотой пред Богом и людьми... Я не побоюсь сказать: он – свят, и можно писать житие». «Русский репортер» решил попробовать.
Серёжа
Мама – врач, папа – военный, маленькая квартирка в поселке Вишневое под Киевом. Мать тайком водит сына в церковь, отец ругается, но поделать ничего не может. В школе дразнят христосиком, учительница однажды даже пыталась сорвать крестик, за что тут же получила по руке. От вступления в комсомол Сергей отказался: «Я недостоин» – но от пионеров отвертеться не удалось. Вопрос с галстуком священник решил самым элегантным образом – наложил на него крестное знамение и сам повязал галстук ребенку: «А что – тебе идёт».
В пятнадцать лет Сережа в первый раз приехал с мамой в Сергиев Посад из Киева. Сначала спали прямо на улице, потом юноша познакомился с семинаристами, и они разрешили им спать в просфорне, а затем подросток и сам решил поступать в духовную школу.
Тамада
Свою первую яму Сергей Писанюк вырыл ещё до пострига – когда служил в армии. Он твердо решил стать монахом, но пришлось сначала отдать долг Родине. Выбрал самый бескровный вид войск – стройбат. С дедовщиной особых проблем не было: даже среди соответствующего контингента он смог завоевать авторитет благодаря своей прямоте, честности, а заодно и физической силе. А вот с самим собой бороться пришлось постоянно. Огромный рост, былинные плечи, сильный характер, отзывчивое сердце – мужчина-мечта, девушки вокруг так и вьются. Чтобы избавляться от блудных помыслов, молодой семинарист рыл землю. До изнеможения.
На последнем курсе духовной академии нужно определяться: либо ты идёшь в белое духовенство, либо в черное. Чтобы стать священником, нужно жениться.
Среди семинаристов началась эпидемия свадеб. Сергея, как самого бойкого и артистичного, постоянно звали тамадой. Он переженил всех своих друзей, но сам решения не поменял. Когда после пострига его рукополагали во диакона, кто-то из друзей заметил: «Диакон в переводе с греческого – служитель. Его задача – делать службу красивой и запоминающейся, взывать к молящимся, оглашать главы из Евангелия. То есть теперь ты, Серега, будешь у нас тем же тамадой – только в храме».
Раскол
В 1991 году Сергей испытал серьёзное потрясение – церковный раскол на Украине. Это событие он переживал как личную трагедию. Дело в том, что в Киеве Писанюк служил иподьяконом при митрополите Филарете (Денисенко), будущем самопровозглашенном патриархе УПЦ КП. Владыка Филарет был сильным проповедником, мудрым духовным наставником – он очень помог подростку укрепиться в вере, сыграл решающую роль в выборе его пути. Падение архиерея казалось невероятным. Для Сергея оно стало знаком того, что на его собственном поприще романтический период закончен. Враг показал свою силу, и эта сила чудовищна. Первые серьезные искушения не заставили себя ждать. В России началась компания против митрополита Филарета, среди семинаристов собирали подписи под требованием о лишении его сана и предании анафеме. Безусловно, осуждая уход в раскол своего бывшего учителя, Сергей Писанюк поступил исключительно по-христиански – он не стал ничего подписывать и на протяжении всей своей жизни никогда не позволял себе плохих слов в адрес бывшего учителя. Вместе с тем он не поддался и другому соблазну: вернуться на родину, примкнуть к раскольникам, где в ту пору с радостью привечали людей любых званий, и сделать там молниеносную карьеру.
Устоял Сергей даже тогда, когда стало ясно, что в Русской Православной Церкви у людей из бывшего окружения Филарета с карьерой могут быть проблемы. Писать кандидатскую диссертацию в академии ему не разрешили, и были основания полагать, что это результат его «особой позиции». Но будущий отец Алексий не сильно переживал по этому поводу. Его вполне устраивал греческий перевод слова «диакон».
Служитель
Ещё во время учебы Сергей Писанюк заработал прозвище МЧС. У него был особый талант безотказности. Он умел появляться в нужное время в нужном месте – именно там, где необходима его помощь. Сначала это были какие-то мелкие поручения по академии, потом более серьезные дела в лавре. Затем вокруг него сформировалась команда «тимуровцев», ребята стали выезжать на помощь соседним монастырям, которые тогда чаще всего представляли собой руины.
Однажды семинарист Писанюк не смог пройти мимо – помог наколоть дров старушке-прихожанке. Пока колол, выяснилось, что у неё и огород вскопать некому.
Пока копал огород, узнал, что течёт крыша – залатал крышу. Язык у старушки длинный – через неделю её подруги уже были в курсе, что в лавре есть хлопчик, который всем помогает. Просьбы участились. Дрова, крыши, огороды, покосившиеся заборы. Сергей отказывал в помощи только молодым девушкам, которые по-прежнему порхали вокруг него, как бабочки. Впрочем, вскоре соблазны отступили сами собой.
Уже став монахом, иеродьякон Алексий получил необычное послушание. На него, как на самого крепкого и сильного, возложили обязанность в случае смерти кого-нибудь из братии рыть ему могилу. Вскоре сфера применения этого послушания стала расширяться – старушки, которым помогал монах, тоже имели свойство умирать. Уже через год стало понятно, что самая мелкая из обязанностей монаха медленно, но верно занимает в его жизни самое значительное место.
Котлован
Однажды отец Алексий заехал по каким-то делам в морг на улице Кирова. Там стояла страшная вонь. Накануне вырубилось электричество, и весь «балласт» начал гнить.
«Балласт» – это невостребованные трупы бомжей. Их количество в 90-е годы выросло на порядок, городским властям пришлось выделить на это особую статью расходов. Выполнять подряд взялась фирмочка, организованная бывшими милиционерами. Раз в месяц они нанимали трактор, рыли котлован, скидывали туда гробы и зарывали. Очень скоро фирмочка стала экономить на всём: отказались от гробов, забирали трупы всё реже и реже. Работники больницы возмущались, но против людей со связями были бессильны.
К приезду отца Алексия в морге уже скопилось сорок трупов. Запах стоял невыносимый, поэтому санитары вынесли их в самый дальний бокс, закрыли покрепче и оставили до лучших времён. Когда монах явился к начальнику морга и сказал, что готов бесплатно похоронить всё это месиво, тот сначала подумал, что перед ним сумасшедший.
На кладбище отцу Алексию выделили специальный участок. Смердящие трупы он вывозил туда несколько дней. Собирал распавшиеся части тел, складывал их в большие полиэтиленовые пакеты, помещал эти пакеты в гробы, которые бесплатно предоставила лавра, туда же вкладывал разрешительную молитву и погребальный крестик. С тех пор ему регулярно звонили с Кировки – он забирал невостребованных покойников и хоронил их по-христиански: гроб, крест, отпевание, собственноручно вырытая могила.
Иной раз «клиенты» отца Алексия ложились в землю даже по более высокому разряду, нежели добропорядочные граждане. Однажды в Сергиевом Посаде отмучилась известная на весь город бомжиха Наталья. Хлопоты по её похоронам монах полностью взял на себя. Когда гроб с новопреставленной приехал в Петропавловский храм, все ахнули: Наталья лежала чистенькая, в платочке, в новом платье, с четками на руке. В ответ на всеобщее изумление отец Алексий лишь пожал плечами: «Она же не куда-нибудь, она на встречу с Ним – разве можно иначе?»
Уголовное дело
Ритуальные услуги – не та сфера жизни, где терпят вторжение извне. Очень скоро стало понятно, что монашеские подвиги кое-кому ломают непыльный бизнес. Будь на месте отца Алексия человек попроще, ему в этой ситуации впору было бы примерять мученический венец. Но за монахом как-никак стоит лавра, а за лаврой – вся Православная Церковь. Поэтому проблемы у отца Алексия начались всего лишь в правовом поле. Но проблемы серьёзные.
На него во все инстанции посыпались жалобы – пришлось ходить, писать объяснительные. Потом выяснилось, что для рытья могил нужна специальная лицензия, возникло уголовное дело по статье о незаконном предпринимательстве. Наконец один из высоких городских начальников собрал у себя в кабинете всех, кто так или иначе причастен к этому конфликту, и стал разбираться лично. Стало ясно, что странный человек в черном действительно делает всё бесплатно, и это по сути благотворительная деятельность, а значит, никакой лицензии не требуется. «Всё. У меня никаких вопросов больше нет, – захлопнул папку городской начальник. – Отец Алексей, вы свободны».
С этого момента власти не только перестали мешать странному лаврскому монаху, но и начали ему помогать. Теперь он приезжал за невостребованными покойниками не только в морг на Кировке, но и в Центральную районную больницу, и в дом престарелых. По мере погружения в медицинскую закулисную жизнь отец Алексий взял на себя ещё один фронт работ – стал погребать абортированных и мертворожденных младенцев, которых обычным порядком просто выбрасывают на помойку или даже смывают в канализацию. Отец Алексий помещал каждого маленького человечка в специальную коробку или посылочный ящик и закапывал между обычными могилами.
Даже ампутированные конечности и удаленные органы он предавал земле. Отец Алексий испытывал уважение ко всякой человеческой плоти, поскольку она есть священный сосуд, сотворенный Богом, и воскреснет в последний день.
Росинант
Видя рвение отца Алексия, монастырское начальство выделило ему автомобиль – старую «газель», которую монахи тут же прозвали Росинантом.
Алексий постоянно искал себе помощников, но надолго никто не задерживался. Молодой послушник Никон (Ротов) стал исключением. Сегодня он преемник отца Алексия в его кладбищенском послушании.
Появление Росинанта способствовало лавинообразному расширению воронки добрых дел. Очень скоро живых пассажиров в его «газели» стало больше, чем мертвых. Развезти после службы прихожан, встретить на вокзале чью-нибудь больную мать, организовать экскурсию в лавру для всех могильщиков района, сгонять на рынок к знакомому торговцу, который готов пожертвовать тонну осетровых голов для дома престарелых, – монах уже не мог проехать по городу и километра, чтобы не вспомнить о каком-нибудь важном деле.
«В таких случаях Алексий помогает, надо его просить», – говорили между собой лаврские монахи и прихожане, не замечая, что обычно так выражаются, когда речь идёт о святых. Казалось, энергия монаха безгранична. Он мог делать несколько дел одновременно и рано или поздно выполнял всё, что пообещал. Отца Алексия любили и в монастырских кельях, и на городском рынке, где торговцы всегда были готовы выдать ему товар со скидкой и в рассрочку. Он со всеми находил общий язык и мог решить любую проблему. «Алло, это Леша из лавры», – так обычно начинался его телефонный разговор.
Но если надо, умел быть по-пацански жёстким и решительным – особенно когда при нём злословили о его братьях по монастырю. Если кто-то его разочаровывал, он переходил с этим человеком на «вы» – и этого окружающие боялись больше всего. Однажды уставший отец Алексий пришёл на ужин с большим опозданием и стал свидетелем того, как подвыпивший трудник пытался устроить дебош. Монах молча подошёл, навис над ним всей своей двухметровой громадой: «Ещё одно слово – и ты у меня вон в том кипящем котле купаться будешь».
Некоторые братья бурной деятельности отца Алексия не одобряли: монах должен быть погружен в молитву, а не суетиться день и ночь. По монастырским меркам, он и правда проводил в храмах немного времени, молился больше во время работы на кладбище или за рулем. Но от всех нападок его всегда защищал духовник лаврской братии отец Кирилл (Павлов). Его безмерно уважали все лаврские монахи, а он безмерно уважал отца Алексия – значит, было за что. Возможно, за то, что из всех путей угождения Богу этот монах выбрал самый прямой и непосредственный, избегая рассудочного познания веры и многочисленных «ловушек духовной жизни».
Однажды хоронили лаврскую прихожанку. Её семья жила на одиннадцатом этаже, а покойница была очень тучной женщиной, и спустить тяжелый гроб на первый этаж было решительно невозможно: в лифте он не помещался, а на узкой лестнице было не развернуться. Семейный совет битый час решал, что делать, все чуть не переругались. Наконец приехал отец Алексий. Он просто поднял покойницу из гроба, прижал к себе и в обнимку с трупом спустился на лифте.
Смирение
За несколько месяцев до своей гибели отец Алексий сильно изменился. Он стал более тихим, сосредоточенным, задумчивым, почти перестал шутить. Могильщик Василий, который к тому времени уже стал человеком воцерковлённым, однажды услышал такие слова: «Я с тобой поговорить хотел... Знаешь, в жизни не надо опираться на человека... Бывает так: человек умрет, а ты на него опирался — и потом упадешь в пустоту... Я буду от вас потихонечку отходить, чтобы вы привыкали к самостоятельности». – «Леш, ну что за дурь ты несёшь», – отреагировало духовное чадо.
– Если быть духовно внимательным, то можно предчувствовать приближение смерти, – считает отец Никон. – В это время Господь человека смиряет – болезнями, тяготами, искушениями. Последний год для отца Алексия был очень сложным. Он, как обычно, делал хорошие дела, а в ответ получал много неблагодарности. То на него какая-то мать подала в суд за то, что он не так похоронил ребёнка. Хотя сама она даже не присутствовала на похоронах.
То он сделал одно большое дело для всего города, а его подставили, была куча проблем, он впал в депрессию, неделю на кровати пролежал, не вставая. Я думаю, Господь таким образом смирял его перед смертью, доводил это сокровище до совершенства.
Спать хочется
Богатырское здоровье монаха подтачивала лишь одна болезнь – вечный недосып. Количество дел росло, как снежный ком, чем больше отец Алексий помогал людям, тем чаще к нему обращались. Занимать время приходилось у сна – сначала часы, а потом и сутки – но времени все равно не хватало. Приближалось 17 декабря – именины матери, которая к тому времени перебралась в Дивеевский монастырь.  
– Предпоследний день его жизни был особенно тяжелым, – вспоминает отец Зосима, исполняющий в лавре послушание летописца. – Накануне он, как обычно, кому-то допоздна помогал, клал фундамент нашей прихожанке, потом кого-то развозил по домам, лёг спать поздно, проспал начало литургии, прибежал весь в слезах, от расстройства прочитал не то зачало из Евангелия, плакал ещё сильнее, покаялся, причастился и в таком смирении перед Господом поехал к маме.
Через несколько часов он уснул за рулём...
Д.Соколов-Митрич
(Печатается в сокращении)
ПРАВОСЛАВИЕ.РУ

 

СЕСТРА ЛЮБВИ И МИЛОСЕРДИЯ

Великая княгиня Елизавета Федоровна

 «На них держится мир», – часто говорим мы о людях, в души которых Господь Бог заложил неугасимое стремление к подвижни­честву во имя любви и добра.
Вся история христианства наполнена именами выдающихся лю­дей, избравших целью своей жизни активное человеколюбие. Из курсов истории России, духовного краеведения Подмосковья мы узнали имена заступников земли русской  – Сергия Радонежского и Серафима Саровского.
Однако среди святых дос­тойное место занимали и женщины. В XX веке особо выделяются две подвижницы – игумения православной Марфо-Мариинской обители Елизавета и монахиня Тереза. Но если Мать Тереза получила мировое признание и стала лауреатом Нобелевской премии, то Советская Россия в 1918 году «отблагодарила» свою великую дочь чудовищной по жестокости казнью – только за то, что она была из семьи Романовых.
Елизавета Федоровна Романова – вторая дочь великого герцога Людвига IV и принцессы Алисы, внучка английской королевы Виктории. Её младшая сестра Алиса позднее станет российской императрицей Александрой Фёдоровной.
Меня очень удивило, что Елизавета была принцессой, а ее  реальная жизнь была далека от наших представлений о том, как живут венценосные особы. Воспитанная в строгих английских традициях, девочка с детства была приучена к труду, она вместе с сестрой выполняла домашнюю работу, да и одежда и питание были простыми.
Эта грустная девочка считалась одной из первых красавиц среди европейских принцесс, обладала очень приятным голосом, хорошо пела, рисовала. Великий князь Константин Романов посвятил прекрасной немецкой принцессе такие стихи:

Я на тебя гляжу, любуясь ежечасно:
Ты так невыразимо хороша!
О, верно, под такой наружностью прекрасной
Такая же прекрасная душа!
Какой-то кротости и грусти сокровенной
В твоих очах таится глубина;
Как ангел ты тиха, чиста и совершенна;
Как женщина, стыдлива и нежна.
Пусть на земле ничто средь зол и скорби многой
Твою не запятнает чистоту.
И всякий, увидав тебя, прославит Бога,
Создавшего такую красоту!

Елизавета вышла замуж за великого князя Сергея Александровича, брата российского императора Александра III.
Она была протестанткой, но посещала православные богослужения. Видя глубокую веру своего супруга, великая княгиня всем сердцем искала ответ на вопрос – какая же религия истинна? Она горячо молилась и просила Господа открыть ей Свою волю. Позже приняла православие, написав перед этим своему отцу: «…Только в этой религии я могу найти настоящую и сильную веру в Бога, которую человек должен иметь, чтобы быть хорошим христианином».
Посещая храмы, больницы, детские приюты, дома для престарелых и тюрьмы, Великая княгиня видела много страданий. И везде она старалась сделать что-либо для их облегчения. Организовала в 1892 году благотворительное общество для помощи бедным матерям малолетних детей.
С началом русско-японской войны Елизавета Федоровна создала Особый комитет помощи воинам. Там заготавливали бинты, шили одежду, собирали посылки, формировали походные церкви. Княгиня трудилась здесь до полного изнеможения.
5 февраля 1905 года произошло страшное событие, изменившее всю жизнь Елизаветы Федоровны. От бомбы террориста погиб великий князь Сергей Александрович. Бросившаяся к месту взрыва княгиня увидела картину, по своему ужасу превосходившую человеческое воображение. Молча, без крика и слез, стоя на коленях в снегу, она начала собирать и класть на носилки части тела горячо любимого мужа. В час тяжелого испытания Елизавета Федоровна просила помощи и утешения у Бога. На следующий день она причастилась в храме Чудова монастыря, где стоял гроб супруга. На третий день после гибели мужа Елизавета Федоровна поехала в тюрьму к убийце. Она не испытывала к нему ненависти. Княгиня хотела, чтобы он раскаялся в своем ужасном преступлении и молил Господа о прощении. Она даже подала Царю прошение о помиловании убийцы, которое, правда, не было исполнено. Может быть, строки стихотворения «Молитва» Константина Романова помогли Елизавете Федоровне стойко перенести ужас убийства любимого мужа и по-христиански простить убийцу, призвать его покаяться?

Научи меня, Боже, любить
Всем умом Тебя, всем помышлением,
Чтоб и душу Тебе посвятить,
И всю жизнь с каждым сердца биением.
Научи Ты меня соблюдать
Лишь Твою милосердную волю,
Научи никогда не роптать
На свою многотрудную долю.
Всех, которых пришел искупить
Ты Своею Пречистою Кровью,-
Бескорыстной, глубокой любовью
Научи меня, Боже, любить!

Всю оставшуюся жизнь Елизавета решила посвятить Богу через служение людям.  Она продала свои драгоценности и на вырученные деньги купила на Большой Ордынке усадьбу, где основала в 1909 году Марфо-Мариинскую Обитель Милосердия. Обитель оказывала  духовно-просветительскую и медицинскую помощь нуждающимся, которым часто не просто давали еду и одежду, но также помогали с работой, устраивали в больницы.
Поселившись в обители, Елизавета Фёдоровна вела подвижническую жизнь: ночами ухаживала за тяжелобольными или читала Псалтирь над умершими, а днём трудилась, наряду со своими сестрами. Она вошла в мир, который считала более великим – мир бедных и страдающих. Сама посещала Хитров рынок — самое криминогенное место тогдашней Москвы, вызволяя оттуда малолетних детей. Там её очень уважали за достоинство, с которым она держалась, называли Великой матушкой.
Во время Первой мировой  войны активно заботилась о помощи русской армии, в том числе раненым солдатам. Тогда же она старалась помочь военнопленным, которыми были переполнены госпитали.
После прихода к власти большевиков княгиня отказалась покинуть Россию. Весной 1918 года она была заключена под стражу и выслана из Москвы в Пермь, где её перевели на тюремный режим, сестёр стали запугивать мучениями и расстрелом, если они не оставят княгиню. Одна из монахинь  – Варвара Яковлева – отказалась покинуть матушку Елизавету, оставшись с нею до конца и полностью разделив выпавшие на её долю страдания.
В мае 1918 года княгиню вместе с другими представителями дома Романовых перевезли сначала в Екатеринбург, а затем в Алапаевск. Елизавета Фёдоровна не теряла присутствие духа, в письмах наставляла оставшихся сестер, завещая им хранить любовь к Богу и ближним.
В ночь на 18 июля 1918 года великая княгиня Елизавета Фёдоровна была убита большевиками: живой сброшена в шахту Новая Селимская. Она осеняла себя крестным знамением и громко молилась: «Господи, прости им, не знают, что делают». Вместе с ней погибли  её сподвижники и другие представители Романовых. Окрестные крестьяне рассказывали, что несколько дней из шахты доносилась Херувимская – это пели мученики.
Когда Белая армия заняла Алапаевск, останки убитых подняли из шахты. Голова князя Иоанна Константиновича  была перевязана. Даже там, в глубине шахты, израненная и переломанная, матушка пыталась облегчить страдания ближнего. Тело Елизаветы Фёдоровны осталось нетленным. Но только в январе 1921 года состоялось погребение  в Иерусалиме. Это было желание самой великой княгини Елизаветы – быть похороненной на Святой Земле.
В Москве на Большой Ордынке снова возродилась Марфо-Мариинская обитель. Возле храма Марфы и Марии стоит белая статуя прекрасной молодой женщины в монашеском облачении. Рядом с ней всегда цветут фиалки.
В 1992 году Русская Православная Церковь  причислила к лику святых новомучеников Российских – великую княгиню Елизавету и сестру Варвару.  В 2004-05 гг. мощи новомучениц были принесены в Россию, страны СНГ и Прибалтики, где им поклонились более 7 млн. человек. По словам Патриарха Алексия II, «длинные очереди верующих к мощам святых новомучениц – это ещё один символ покаяния России за грехи лихолетья…»  
Ксения ГОЛОБОРОДЬКО, учащаяся 8 класса Карасёвской СОШ, участница Кирилло-Мефодиевских чтений Коломенского района

 

 

ДАНИЛУШКА

Данилушка

Самым знаменитым жителем славного села Шкинь без преувеличения можно назвать юродивого Даниила, который вошёл в историю нашего края под ласковым прозвищем Данилушки Коломенского. Сегодня мы публикуем рассказ о жизни блаженного, опубликованный в № 39 «Московских церковных ведомостей» за 1884 год вскоре после кончины праведника.
Почивший о Господе раб Божий Даниил подвизался в юродстве 40 лет, преимущественно в городе Коломне, собиравши подаяние, которое отсылал на украшение и нужды храма Божия в село Шкинь Коломенского уезда. Благодаря трудам юродивого храм сей в настоящее время в самом цветущем состоянии. Можно безошибочно сказать: от креста до камня основания в храме всё устроено стараниями покойного.
Зимнее время раб Божий Даниил по большей части проводил в доме церковного старосты шкиньской церкви и однажды перед сырной неделей вышел из дому и где-то зашиб себе ногу. Оттого образовалась болезнь, и неутомимый труженик принужден был лечь в постель. Пролежавши около десяти недель, больной был отправлен в город Коломну и помещён в земскую больницу, где и оставался до самой своей кончины. Незадолго до смерти Данилушки многие жители города, узнав, что он помещён в больницу, спешили навестить его.
Накануне своей кончины страдалец исповедался и причастился Святых Христовых тайн и 18 августа сего года в 2 с половиной часа пополудни, простившись с близкими, мирно скончался, в полной памяти.
Весть о кончине праведника, проведшего многие годы в юродстве, быстро разнеслась по городу, и толпы коломенцев всех сословий и состояний спешили в земскую больницу, где со дня смерти до погребения покойного усердствующие священно-церковнослужители совершали панихиды при гробе почившего. Всё нужное для погребения было пожертвовано; имущества покойного как не было его при жизни, так и после смерти его ничего не оказалось.
В день погребения двор больницы был переполнен собравшимися провожать гроб покойного в городской собор. После утренней панихиды тело покойного в предшествовании многих священников и в сопровождении множества граждан города и жителей окрестных селений было внесено в собор, который в это время был переполнен молящимися. Литургию совершал отец протоиерей собора в сослужении двух священников. После пения запричастного стиха один из служивших литургию, настоятель Воскресенской церкви о. Крылов, произнёс прекрасную проповедь, заставившую многих проливать слёзы. К погребению присоединились ещё семь священников из городских церквей, и по окончании обряда похоронная процессия направилась к Московской заставе. Бренные останки покойного, как усердного благотворителя, были похоронены в храме села Шкинь. Несмотря на дождливую погоду, народу было множество. Это было 20-го августа.
*       *       *
У не знающих личности покойного невольно явится вопрос: что за причина посещения многочисленной и разнообразной публикой болящего? Вследствие чего стеклась большая часть горожан к гробу почившего в храм Божий? Что за заслуги? За что такое усердие? Откуда явились слёзы при молебстве за бедного, странного и чужого всем человека?
Раб Божий, новопреставленный Даниил, происходил от родителей своих, сильных приверженцев раскола. Юный сын, по внушению Духа Божия, оказался чуждым расколу и очень часто тайно от своих домашних посещал храм Божий, где постепенно совершенствовался в вере и пламенной любви к Богу через усердную молитву и внимательное слушание слова Божия. Родители с прискорбием замечали уклонение от их обрядов отрока и частое посещение им храма и в сильном гневе наказывали его, били и нередко среди зимы оставляли его в одном нижнем белье, запертым в холодном помещении. Но все их старания отвратить сына от спасительного пути оказались бесполезными. Благочестивый отрок оставался твёрдым в своих поступках. Ни болезни, ни скорбь, никакие смущения, ни голод, ни холод – ничто не могло отклонить отрока от правды и истинной любви Божией. И вот однажды Даниил, видя препятствия на каждом шагу от своих домашних, для продолжения истинного служения Господу задаётся мыслью покинуть всё, что препятствует ему на его спасительном пути. Он, недолго думая, в одну из зимних ночей, оставшись лишь в нижнем белье, с непокрытой головой и босой, тайно убегает из родительского дома и спешит к храму Божию, который находился в нескольких верстах от его дома. Здесь он изливается в своей пламенной молитве перед Господом и, укреплённый свыше, не оглядываясь назад, вступает на один из труднейших подвигов юродства Христа ради.
С пятнадцатилетнего возраста и до самой своей кончины ревностный труженик переносит все тяготы и лишения, исполненный пламенной верой. Он хорошо знал, что Господь поможет ему перенести всё, что для человека кажется невозможным.
Он, по слову Евангелия, не заботился о том, что будет есть, что будет пить, во что оденется, помня слова Спасителя: «Трудящийся достоин пропитания». Он совершенно не имел ничего собственного, не пользовался ни одной полушкой, отдавая всё на храм Божий. Постоянно ходил с непокрытой головой и босой. В одном только нижнем белье. Господь видел труды Своего подвижника, сердечную любовь и веру, укрепляющую и согревающую его сердце. В таких трудах подвизался раб Божий Даниил.
Получивши болезнь и чувствуя приближение кончины, страдалец без ропота переносил последнее испытание и умер с молитвою и духовной радостью, напутствованный Святыми тайнами и благословением Церкви.
Кто из граждан Коломны не знал сего труженика, постоянно ходившего по улицам города как летом, так и поздней осенью, а нередко и зимой, собиравшего подаяние между жителями?! И вот все эти подающие и знающие его в день его погребения пришли помолиться о душе праведного. И долго ещё останется в памяти граждан это потрясающее душу каждого отдание последнего христианского долга почившему о Господе! Никто из присутствующих не погнушался, несмотря на своё выдающееся значение в городе, поклониться праху покойного и дать последнее целование с пожеланием Царствия Небесного скончавшемуся подвижнику.

Коломенский купеческий сын
Василий БУРЦЕВ

 

Рождество в Армении

Эчмиадзин

Я родилась в Армении, но давно оттуда уехала. Написать об  армянском Рождестве помогли мне родственники и знакомые, живущие там. Спасибо «Скайпу». Теперь я могу рассказать о Рождестве Христовом, которое в Армении называют одним словом – Богоявление.
Давным-давно, вплоть до V века, весь христианский мир отмечал Рождество и Крещение в один день. Но, так как на 25 декабря приходился важный языческий праздник, Римская Католическая Церковь в 336 году издала указ о праздновании Рождества в этот день, дабы искоренить языческие традиции.  Со временем и восточные христиане стали праздновать Рождество 25 декабря (7 января по новому стилю). Армянская же Апостольская Церковь сохранила древнюю традицию и продолжает отмечать Рождество и Крещение Иисуса Христа в один день.  
Подготовка к Рождеству у армянских верующих начинается 29 декабря с поста, который продолжается вплоть до вечера 5 января. В праздничный сочельник вообще предписано ничего не есть до вечерней литургии. Она называется «Чракалуйц», что в переводе означает «зажженный светильник, светоч». Такое название эта церковная служба получила от обычая возжигать все свечи и лампады. Зажжённые светильники – символ Вифлеемской звезды, свет которой показал путь к Богомладенцу Христу.  Вечерняя литургия начинается с духовного гимна «Великое дивное таинство», написанного в V веке армянским епископом Мовсесом Хоренаци. Зажжённые в храме свечи прихожане приносят домой и обязательно ставят на праздничный стол. Представляете, какое это красивое шествие, когда сотни  людей идут от храмов с зажжёнными свечами в руках?
На праздничном столе непременное  блюдо – варёная рыба, древний символ христианства. Плов с изюмом. Белый рис символизирует чистоту помыслов простого народа, а изюм – избранных, которых Господь выбрал для продолжения своего дела. Много зелени – символ возрождения природы. И, конечно, красное вино, как кровь Господня. Приходящих друзей и родственников гостеприимные армяне встречают словами: «Христос родился и нам явился! Вам и нам благая весть!»
А утром 6 января все собираются на Рождественскую литургию и Святое Причастие. После службы – Великое освящение воды, которое называется «Джурорнек». В память о крещении Иисуса Христа в водах Иордана.
Вода освящается Библией, Крестом и святым миром. Как и в России, прихожане набирают святую воду и приносят её домой. И так же, как и россияне, относятся к ней бережно, как к великой святыне, используя при душевных и телесных недугах.
Самое торжественное и многочисленное празднество  проходит в главном храме страны – Эчмиадзине («Место Сошествия Единородного»). Храм построен в 301-303 годах после принятия Арменией христианства и сейчас является центром Армянской Апостольской Церкви, резиденцией Патриарха и пристанищем многих духовных школ.
7 января армяне поминают своих усопших. В этот день во всех церквях после святой литургии совершается заупокойная молитва, после которой люди посещают могилы предков, отдают им дань почтения.
В Армении праздник Рождества люди называют Малой Пасхой, проводя параллель между земным рождением Христа и его чудесным воскресением через 33 года. И, несмотря на разницу в обычаях и датах, и россиянам, и армянам самое главное – прийти к празднованию чистыми душой и помыслами.
Маргарита ПИЛЬЩИКОВА
 

 

 

МОСКОВСКИЙ ЗЛАТОУСТ

Святитель Филарет

Никто из отечественных проповедников так авторитетно и с такой силой не возвысил разум, не восстановил права его в сфере богословия и проповедничества, как митрополит Московский Филарет (Дроздов).
Он изнутри преодолел схоластику, одухотворив, насытив богооткровенным содержанием работу ума, подняв её в сферу самых возвышенных размышлений и глубоких созерцаний. Сам святитель и исследователи его гомилетического наследия называли его проповеди "созерцаниями", "рассуждениями", "исследованиями", "размышлениями".
Но никто не мог сказать, что она тем самым есть проповедь схоластическая. Как религиозный мыслитель, святитель хорошо знал силу мысли и её границы. Как глубоко верующий человек, он ощущал в себе зиждительную силу веры и знал безграничные возможности её проявлений в религиозной жизни.
Одна сила у митрополита Филарета поддерживала, дополняла и укрепляла другую: глубина веры и смирения питала высоту и проницательность мысли.
Сила мысли давала вере разумные, логические, ясные и совершенные формы внешнего выражения. Счастливое сочетание этих двух уравновешивающих друг друга сил и развило у митрополита ту силу духа, которая сделала возможным явление в мир XIX века нового учителя Церкви.
Проповеди митрополита Филарета, а их у него насчитывается до 500, – это подлинная биография внутренней жизни его духа.
У многих проповедников есть излюбленные темы и идеи. Были они и у митрополита Филарета. Коснемся некоторых из этих идей. Общественно-политических тем он сознательно избегал, полагая, что для "проповедников безопаснее и надёжнее работать на своём поле – говорить о вере и нравственности..., чтобы не сойти с неровной дороги и не оступиться в яму на дороге политической".
ОБ ИСТИНЕ
Искони истина привлекала к себе внимание человека. От того или иного решения вопроса об истине и зависит весь ход жизни человеческой. Когда кончаются поиски истины, кончается разумная жизнь человека. Трагедия современных поисков истины заключается в том, что истину стали представлять себе бесконечно дробной, многоликой. А между тем истина едина, монистична. Понять единство истины, удовлетворяющей все запросы человеческого духа, – значит встать на путь правильного разрешения вопроса и об истине, и о жизни. С признания единства истины и должны начинаться её поиски во всех сферах человеческой жизни и деятельности. Наиболее полное, всеобъемлющее разрешение вопросов о единой истине даёт богооткровенная христианская религия, она и самую единую истину считает Богом, отождествляет с и Ним: "Аз есмь путь, истина и жизнь". Эта истина содержит в себе и жизнь, и путь её, т.е. самое течение, развитие и направление её.
Митрополит Филарет в слове в день столетия Московского университета доказывает самое бытие истины и единство её во всех сторонах умственной деятельности человека. Проповедник не отрицает научной истины, но говорит лишь, что она должна быть восполнена истиной богооткровенной, чтобы стать полной и единой. Он рассуждает так: "Я исследователь звёзд, планет и их закона. Чего от меня потребует здесь истина Божия? – Потщусь возвысить также искусно проницательность твоего духа, чтобы ты мог ясно слышать и возвестить, как небеса поведают славу Божию". В заключение проповедник говорит: "Распространяй не поверхностное образование, но просвещение, проникающее от ума до сердца; и да будет плодом знания добродетель и истинное благо – частное и общее. Подвизайся образовать подвижность истины и правды, веры и верности... чтобы, если нужно, то и умереть за них. Ибо истина, когда за неё умирают, бывает особенно животворна".
Говорить об истине – значит, в конечном счёте, говорить о Боге. Говорить о Боге – значит говорить об истине.
О ВЕРЕ
Мало сказать, что "вера есть уверенность в невидимом". Этой уверенностью надо жить, чтобы ощущать её как факт внутренней жизни.
Но откуда взять эту уверенность, если вся наша вера – это «только трость, колеблемая ветром». Чтобы быть устойчивой, реальной силой, она должна соединиться с верой других и в этом найти для себя дополнительную силу. Русские богатыри, по былинным сказаниям, чтобы набраться сил, припадали к матери-земле. Верующие люди, чтобы набраться силы веры, должны припадать к вере отцов. Каких отцов и только ли отцов? И разрешается ли этим вся тайна нашей веры? На эти вопросы митрополит Филарет отвечает в "Слове в неделю 24-ю, на текст: "И рече Иисус: "Кто есть коснувшийся Мене?" (Лк.8,45).
По указанию проповедника, мы должны проникнуться верой Авеля, приносящего множайшую жертву Богу; верой Авраама, которая принесла Богу единородного сына. Авраам готов через кровь сына и даль времён коснуться ризы Спасителя силою своей веры в грядущее, как в настоящее. Должны проникнуться верой пророков, которые глазами своей веры смотрели на предрекаемые ими будущие события как настоящие. Должны воспринять в себя всепобеждающую веру апостольскую, веру мучеников, победившую терпением целый мир их гонителей. Наша вера, таким образом, должна укрепиться верой отцов, напитаться ею и быть, по удачному выражению митрополита Филарета, "вселенской верой". В этом и заключается одна из тайн нашей веры.
Но мог ли человек создать такую веру? Без помощи Божией здесь, как и везде, мы не можем творить ничего. Вот почему "Сам Небесный Учитель называет нашу веру Божиею". Так раскрывается вторая тайна нашей веры.
Постигая все эти тайны веры всего лишь умозрительно, мы далеко не всё ещё постигаем. Это постижение тайн веры будет расти по мере роста в нас самой веры. Поэтому будем взывать: "Господи, умножь в нас веру" (Лк.17,5). Вера усиливается молитвой. Молитвенная связь с Богом особенно сильна в Церкви, где соучаствует в нашей молитве весь духовный мир, вся "вселенная", т.е. небесная и земная Церковь.
И где Господь соприкасается с нами не только краем ризы Своего благоволения, но и всем Своим Существом – в тайне Святого Причащения. Такова третья и основная тайна нашей веры, по учению митрополита Филарета. Все эти тайны есть вместе и руководящие, и движущие идеи нашей веры.
О безмолвии и молчании
Особенно близка была сердцу митрополита Филарета добродетель безмолвия и молчания. После молитвы и чтения Слова Божия он больше всего черпал силы именно в этой добродетели. Как и митрополит Платон, он очень ценил и любил Лавру и Гефсиманию (скит) за то, что там, вблизи раки Преподобного, учился черпать силы в безмолвии и молчании.
В Гефсиманском скиту в слове от 28 сентября 1844 г. он говорил: "Кто не упраздняет себя хотя однажды в день, хотя на непродолжительное время от всякого внешнего земного занятия, попечения, пристрастия и не введёт своей души в благоговейное безмолвие пред Богом, тот ещё не познал пути мира для души своей".
Зная силу безмолвия и молчания, он мог постичь значение молчания Пресвятой Богородицы, не возглашавшей никому, даже Иосифу, о тайне зачатия Богомладенца.
Одна из лучших и проникновеннейших проповедей его посвящена этому молчанию Пресвятой Богородицы: «Вслушаемся в молчание Мариино и поучимся от Неё бережно употреблять сокровище слова... Что значит сей подвиг молчания? То, что Мариам есть совершенный Сосуд Благодати, хранящий таинство веры в чистой совести... и сим молчанием совершающий непрестанную, великую жертву Богу Слову».
В нравственном приложении он говорит: «Познай, христианская душа, и возлюби духовное молчание... И слово своё заключи в горнило благоговейного молчания и тайную внутреннюю молитву, и оно сделается причастным силы Слова Божия».
*       *       *
Очевидцы последних лет земной жизни святителя Филарета сообщают: "Нам приходилось не раз бывать свидетелями потрясающего действия его произношения: звук его голоса едва внятно доносился до лиц. Смысл ловился напряжением всех чувств, блестящие, необыкновенно подвижные глаза как бы дополняли то, в чем отказывал ему голос, и эта тихая речь... Эта речь под высокими сводами храма, как бы откровение свыше, всегда производила необычайно глубокое впечатление".
При слушании его проповеди люди напрягали все свои чувства. Слов проповедника не разбирали, а улавливали лишь звук его голоса и ощущали на себе взор его подвижных глаз. И этого было достаточно, чтобы напитать свой дух духом великого старца. Такова сила духоносной проповеди. В ней дух проповедника непосредственно действует на дух слушателя. Для простого народа у него находились свои слова, простые и доходчивые…
При посещении Вереи в 1824 г. он говорил: «...Желаю в простоте истины возвестить вам слово Божие к назиданию». И далее, – как говорит проф. Н. Корсунский, – действительно «весьма просто изложил учение христианской веры о Боге».
В каждой из своих проповедей он был оригинален, всегда говорил нечто новое, доселе им не сказанное. Он твёрдо держался правила, что у слушателя прежде всего следует побуждать разум, способность размышления над тем, что он слушает. И тогда сам разум пробудит сердечное чувство. Не от сердца к уму, а от ума к сердцу – таков путь не только для слушателя, но и для самого проповедника.
«Убеждение ума проповедника, – говорит святитель, – само собой перерождается в нём в живое чувство сердца и по той мере, как свет от Солнца Правды умножается в уме, согревается и воспламеняется сердце».
И выходило, что никто из отечественных проповедников не был так близок к пониманию христианского учения о нашем спасении, никто так предельно точно не излагал его, никто так не авторитетен в вопросах веры, как именно он – признанный учитель Церкви. Нельзя не согласиться с поэтом-современником, сказавшим о нём: "3латословесный пастырь, проповедник благоглаголивый, Московский Златоуст".

 

ВОЗДАСТСЯ ЧЕТВЕРИЦЕЮ
Как-то утром владыка вышел до завтрака в гостиную и увидал бедного деревенского диакона, русоволосого, сильно загорелого, с лицом усталым и опечаленным.
– Что ты за человек? – спросил Филарет.
Владыка был в потертом халате, и диакон отвечал без стеснения:
– Да заблудился, батюшка, никого не найду. А хочу я броситься в ноги преосвященному. Добрые люди надоумили: пойди пораньше, да и попроси.
– Что за дело у тебя? – мягко спросил Филарет.
– Беда! Диакон я, имею семью большую в селе нашем, но теперь хотят определить другого на мое место. А меня угнать аж за пятнадцать верст. Версты-то – ладно, а как же я со всем хозяйством моим тронусь? Пятеро деток, жена, теща да сестра вдовая с мальцом… И с чего бы – вины за мною, батюшка, никакой нет.
– Садись пока, – пригласил владыка. – Кого же ты просил?
– Да многих… – протянул диакон, смекая, не поможет ли новый знакомец и во сколько это обойдется.
– Правду говоря, батюшка, меня уж обобрали, как липку. В канцелярии преосвященного дал писарю двадцать пять рублей, в консистории опять двадцать пять, здешнего прихода диакону семьдесят пять рублей… а дело стоит! Говорят, экзаменовать меня надобно.
– Это правда, – уже строго сказал Филарет. – Я экзаменатор.
    Диакон неловко опустился с дивана к ногам митрополита.
– Батюшка, пожалей меня! Мне уж тридцать пять годов, что я помню!.. Вот осталось всего двадцать пять рублей у меня, пятнадцать-то я на дорогу отложил, а десять – возьми, батюшка, только сотвори ты мне эту милость!
Филарет глянул в глаза диакона, и так был чист простодушный и опечаленный взгляд, что владыка не мог ему не поверить.
– Давай мне свои десять рублей, – велел он, – и приходи завтра к девяти в эту комнату. Дело твое будет решено.
На следующее утро он явился к назначенному часу, и по приказанию владыки его пропустили в комнаты. В гостиной диакона ждал Филарет, облаченный в парадную рясу, с панагией, лентами и орденами, ибо собирался ехать в Страстной монастырь служить.
– Виноват, святый владыко! – воскликнул диакон и пал в ноги митрополиту.
– Встань! – приказал Филарет. – Дело твое мы покончим быстро.
Он позвонил в колокольчик и приказал позвать ранее вызванных писарей и здешнего диакона. Едва те переступили порог, владыка подчеркнуто смиренно обратился к ним:
– Каюсь перед всеми вами, братие, что вчера взял от этого диакона десять рублей. По словам Священного Писания, «аще дадите, воздастся вам четверицею», я вместо десяти даю ему сорок рублей, – и он протянул обомлевшему от изумления диакону несколько ассигнаций. – Ты взял двадцать пять рублей – дай ему сейчас сто, то же и ты сделай, а ты, духовное лицо, вместо семидесяти пяти дай ему триста.
Диакон прижал ворох ассигнаций к груди, губы его тряслись, и видно было, что бедный готов разрыдаться. С непередаваемым словами чувством он смотрел на митрополита, но тот поспешил прервать молчание:
– Ступай, отец, домой. Оставайся на своем месте. Буде нужда какая – относись прямо ко мне… А с вами, – обратился митрополит к взяточникам, – вечером разберусь.
Александр Яковлев, «Век Филарета»

Афоризмы Филарета
Слово человеческое может быть изострено, как меч, и тогда оно будет ранить и убивать; и может быть умягчено, как елей – и тогда будет врачевать.
*       *       *
Лучше сидя думать о Боге, чем стоя – о больных ногах (о церковной службе).
*       *       *
Божиих врагов ненавидь, врагов отечества уничтожай, а личных врагов прощай.
*       *       *
Сердиться неполезно. Гневом можно только... увеличить раздражение другого, а привести в лучшее расположение можно только терпением и миром.
*       *       *
Входить в спор всегда – нежелательно, и особенно когда неправый может наговорить более правого, не боясь быть остановлен и надеясь в случае нужды бранью и насмешкою убить соперника, которого не может ранить доказательством. Наши изуродованные суетою обычаи, не исправляемые и грозным временем, угрожают более, чем внешние враги.
*       *       *
Лучше избыток доверия, нежели избыток подозрения. Ибо лишнее доверие – моя ошибка, а лишнее подозрение – обида ближнему.
*       *       *
Приходит на мысль предложить Вашему размышлению слово Господне: аще гонят вы во граде, бегайте в другой. Видите, оно позволяет удаляться только тогда, когда гонят: а когда ещё не гонят, надобно стоять и, несмотря на прекословия, свидетельствовать об истине.
Господь не говорит: уходите, когда вам трудно; нет, будьте там, где поставлены, делайте порученное вам до последней возможности; только тогда, когда гонят, не сражайтесь, а отходите.
*       *       *
Свобода есть способность и невозбранность разумно избирать и делать лучшее. Она есть достояние каждого...
*       *       *
Книги и зрелища наполнены преступлениями и ужасами, как темницы и места казней. Скажите, пожалуйте, неужели сие-то и есть дорога и естественный ход к совершенству человечества?
*       *       *
Надобно, чтобы обращение созревало под действием слова силы и духа: тогда оно надёжно, а не тогда, когда более рукою плоти совершается.
*       *       *
Окладами на иконах никогда не пленяюсь. Представляют богатство, а живость изображения закрывают.
*       *       *
Мгла покрывает умы. В одних видишь неожиданное, в других не видишь ожидаемое. И подлинно, по сему рассуждению богатых духом, собственно, нет между человеками; но что всего хуже, есть богатящиеся, но нищие, выдающие себя за богатых... Алчущия исполни благ, а богатящиеся отпусти тщи.
*       *       *
Благо человекам, которые христианским попечением о малых сих входят в участие небесного ангельского служения, охраняя их и руководствуя со стороны видимого мира, подобно как ангелы охраняют их со стороны мира невидимого.

 

ПАСХА В МОЕЙ ЖИЗНИ

Пасхальный крестный ход

Пасхальная радость озаряла и продолжает озарять вечным светом жизнь многих людей. Приведём свидетельства известных деятелей культуры.
Алексей Баталов, народный артист СССР:
– Мне трудно сказать, когда конкретно я пришёл к вере. Ещё в детстве самым счастливым днём для меня был не день рождения и не Новый год, а Пасха. Этот праздник вся большая актёрская семья Баталовых всегда отмечала у бабушки. И это был невероятный день! Во-первых, я оставался ночевать у бабушки. Во-вторых, мне разрешалось не ложиться спать всю ночь. Я мог тихонечко отщипывать маленькие кусочки пасхи, пробовать кулич. Это было настоящее, неподдельное детское счастье. Я этого никогда не забуду.
– Ваша юность – обычное время сомнения, формирования мировоззрения – пришлась на войну…
– Да, мне было 13 лет, когда началась война. В разных деревнях, куда приезжала наша семья на поселения, почти все люди были верующими. И о Православии мне не просто рассказывали – я жил в окружении верующих людей и общался с ними. Хотя сам долгое время не знал ничего по поводу своего крещения – крещён я или нет. И представьте себе, когда я стал взрослее и когда умер мой дядя Николай, я припомнил, как моя бабушка всегда говорила перед его приездом: «Крестненький придёт». И тогда я понял, что дядя Коля был моим крёстным! Но глубокое осознание себя православным христианином произошло позже.
– У вас были «проводники» на этом пути?
– Я многим обязан архиепископу Киприану (Зернову). Он почти 40 лет был настоятелем храма в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих радость», что на Ордынке. Впервые на пасхальную службу я попал ещё школьником, именно благодаря ему я вообще сейчас вспоминаю и понимаю, что все значимые события в моей  церковной жизни связаны с праздником Пасхи.
– Как вам это удалось? Школьников-то уж точно не пускали в храмы.
– Конечно, у церквей выставляли охрану, «дозор» и следили, чтобы молодёжь не ходила молиться. Я помню, как возле нашего храма – Всех скорбящих Радость на Ордынке – стояли пионеры и следили. Даже крестный ход разрешали только на территории храма – он выходил из одной двери в другую, а пионерам и комсомольцам как раз в ограду церковную входить  было нельзя. А мне б хотя бы до забора было пройти! Поэтому мы шли с мамой, и я говорил,  что её провожаю. А в тот день отец Киприан, который был хорошо знаком с нашей семьёй, сказал мне прийти задолго до начала богослужения, чтобы меня не увидели доносчики. Когда я пришёл, он провёл меня в свою комнатку, находившуюся прямо в здании храма и имевшую внутренний балкончик. С этого балкона я и наблюдал всю службу. Первый раз в жизни я увидел пасхальную службу всю целиком, от начала до конца, и был потрясён.
Илзе ЛИЕПА, народная артистка России:
Для меня было  настоящим потрясением, когда я поняла, что обретение веры
 – это не только твоё волеизъявление, а некий призыв. Есть такое слово – «призвание». Оно касается выбора не только жизненного пути, профессии, но тех духовных координат, в которых ты намереваешься жить. И человек не приходит к вере, а, скорее, к вере его ведёт призвание.
Сегодня, как человек верующий, я понимаю, что на самом деле основы веры закладывались ещё в детстве, хотя нашу семью уж никак нельзя было назвать религиозной. Но, будучи людьми нерелигиозными, мать и отец умели уважать веру. Дом в Брюсовом переулке, где жила наша семья и сейчас живу я, соседствует с храмом. Родители часто заходили в церковь, несмотря на то, что в то время это могло иметь нежелательные последствия. Моя бабушка Екатерина Ивановна была верующая, особо почитала святителя Николая. Отец, который очень тонко воспринимал искусство и занимался коллекционированием, всю жизнь собирал иконы и  изучал предмет глубоко. Поэтому в нашем доме было много книг по древнерусскому искусству, иконописи, по истории религии. Естественно, что когда мы с Андрисом ещё маленькими всё время видели у родителей эти книги, то и сами начинали ими интересоваться. С детства мы привыкли, что в доме должны находиться иконы. И пусть не понимали их назначения, но знали, что эти предметы должны быть у человека в доме.
А потом оказалось, что иконы, которые для родителей были лишь предметом искусства, для нас с Андрисом стали частью жизни. Наша семья не соблюдала постов, но мы отмечали Пасху и Рождество. В Пасхальные ночи  мы выходили на балкон со свечками и наблюдали за крестным ходом у храма. Теперь я понимаю: то, что возникало тогда в моей душе, и было началом веры. Я помню, как мне всегда хотелось ответить на возглас священника «Христос Воскресе!»…
Вот так, пусть и невольно, но родители открыли для нас  с братом  путь к вере. В коллекции отца был большой  и очень красивый образ Спасителя. Недавно мы с братом отвезли эту икону в Дивеевский монастырь. Это так удивительно, что теперь перед иконой, рядом с которой мы выросли,    молятся тысячи людей. Это настоящее чудо и настоящее счастье.
Юлия Меньшова, актриса:
– Для меня Пасха — это весна. Во всех возможных смыслах. Это возрождение жизни. Каким-то удивительным (или всё-таки мистическим) образом природа совпадает с датой Пасхи. Ранняя Пасха — ранняя весна. Поздняя — поздняя. Накопленная усталость от зимы – как усталость от греха, который тормозит развитие, замораживая душу.
Великий пост — как невидимая глазу под слоями слежавшегося снега подготовка земли и души к новому витку, новым побегам, новому урожаю. Чтобы вздохнуть потом легко и вместе с прибавляющимися солнечными днями почувствовать радость от того, что пока ты жив, Господь подарил тебе возможность начинать сначала. И потому не отчаиваться. И никогда не унывать. Потому что, как и наступающая каждый год весна, побеждающая льды и холод, Пасха каждый раз напоминает нам о торжестве Любви и Милости. О Человеколюбии, всепрощающем и бесконечном. И это настолько утешительно, как только в детстве бывает.
Ведь Пасха — это удивительный праздник. Для всех-всех-всех. Постившихся и не постившихся. Верующих и неверующих. Даже для тех, кто и не подозревает, что это такой вот потрясающий праздник.
Андрей МЕРЗЛИКИН, актер:
– Очень хорошо помню свою самую первую Пасху. Было это на заре перестройки, году, кажется, в восемьдесят восьмом… Я тогда жил в Подмосковье. Рядом с нами была усадьба-музей Константина Сергеевича Станиславского – Любимовка. На территории усадьбы находился полуразвалившийся храм. Когда-то Станиславский в нём венчался. И вот в мою первую Пасху я попал именно в этот храм. Его в то время взяли в свои руки два молодых священника – решили восстановить. Но начали не с поиска материальных средств, а с возобновления богослужений. И вот Пасха – в полуразрушенном кирпичном церковном здании. Даже не в здании – по большому счету, люди стояли на улице, находясь внутри развалин. С одной стороны, весь этот антураж как будто подчеркивал, что от подлинного знания о Церкви в обществе за несколько советских десятилетий остались одни руины. Но, с другой стороны, в том, что люди пришли ночью в эту церковь, читалось своего рода желание вырваться, вдохнуть полной грудью, стремление к чему-то высшему, позабытому в нашей стране… Это было не просто мое ощущение. Скорее, оно рождалось во мне именно потому, что я ощущал это во всех. Я чувствовал себя единым со всеми людьми – совершенно для меня незнакомыми.  
Ночь – и мы держим в руках свечи. Для меня, неофита, это было колоссальное эстетическое впечатление и внутреннее потрясение. Крестный ход, и вдруг – возглас: «Христос Воскресе!» – и все отвечают: «Воистину Воскресе!» Я понял, что пасхальная радость возникает именно в тот момент, когда священник восклицает «Христос Воскресе!» в первый раз. И до сих пор для меня это так. Я иду на Пасху, предчувствуя этот первый возглас. Как будто именно в эту секунду, прямо здесь и сейчас, воскресает Христос – и все мы, единые друг с другом, вместе с Ним.
Конец поста – всегда тяжело. Чувствуешь себя марафонцем на последних километрах, как будто силы вот-вот покинут. И вот идёшь с Крестным ходом – и тут возглас: «Христос Воскресе!» И как будто новую жизнь в тебя вдохнули!
А дальше – общая радость! Пасха для меня – та самая граница, когда от бессилия ты делаешь глубочайший вдох – и как заново рождаешься.
Конечно, сейчас, спустя много лет, пасхальные ощущения меняются. Больше концентрируешься на смысле поста и содержании самого праздника, решаешь какие-то свои внутренние духовные вопросы. Но этот момент наступления радости и первый возглас «Христос Воскресе!» – всё это до сих пор остаётся по-детски живым и ярким.
 

ЧТО ДЛЯ ВАС ПАСХА?
Такой вопрос адресовали замечательному богослову, профессору Московской духовной академии Алексею Ильичу Осипову. И вот что он ответил.
– Когда мы слышим слово «Пасха», в нашей душе невольно возникает чувство торжественного, радостного, уникального события, которое вырывает нас из среды повседневных забот, суеты и дел.
При воспоминании же о том, что в моей жизни вызвало такое пасхальное чувство, я обращаюсь к одному незабываемому событию, связанному с кончиной игумена Никона (Воробьева), которому я обязан всем, что есть христианского в моей душе. И потому его кончина явилась для меня большой трагедией. Но вот тогда в день его погребения произошло то, что меня поражает до сих пор. Во время заупокойного богослужения, погребения и в последующие часы я ощутил такую радость, которую невозможно было удержать. Радость выражалась на моём лице, в словах, в тоне разговора – во всём! «Скрой свою радость, – говорила мне мама, – твоё настроение не поймут, тебя осудят». Но я не в состоянии был это сделать. В душе возникла такая Пасха, которой у меня ни до этого, ни после никогда не было. Это была моя Пасха!
Хочу добавить, что спустя какое-то время, читая святителя Игнатия (Брянчанинова), я встретил его слова, на которые раньше не обращал внимания. Он писал, что при погребении праведника печаль бывает растворена какою-то непостижимою радостью. Эти слова, как колокольный звон, отозвались в моей душе – ведь именно подобное и произошло тогда со мной, когда после страстных дней переживания по поводу кончины батюшки совершенно неожиданно душу охватила необычайная, неповторимая пасхальная радость!
– То есть, погребение было на Пасху?
– Нет! Игумен Никон скончался 7 сентября (1963 года), а погребение было 9-го.
– Значит, это была Ваша Пасха?
– Да, именно так. Я говорил не о церковном Празднике, а о том удивительном переживании радости, которое было в моей жизни.
– А что для Вас есть Пасха как церковный праздник?
– Прежде всего я понял, что Пасха – это не та видимая всеми радость, которая часто носит характер очень близкий к язычеству, откровенно материалистический, но никак не христианский. Нередко празднование Пасхи превращается в шумный праздник весёлого застолья, гуляний и пустого времяпровождения. Христа Воскресшего там нет.
Пасха христианская для верующего возможна лишь в том случае, если во дни Великого поста и особенно Страстной недели ему удаётся хотя бы несколько прийти в себя от внутреннего и внешнего водоворота жизни, исповедоваться, причащаться, чтобы встретить пасхальную ночь с чистым сердцем. Тогда душа ощутит радость, исполненную мира Христова, искренней любви ко всем людям без различия. Такая любовь, наполнив душу верующего человека, действительно сделает для него этот великий церковный день Пасхой Христовой. Ибо Бог есть Любовь!

 

ТРУЖЕНИЦА

Варвара Ивановна

31 января исполнилось 85 лет Варваре Ивановне Юшиной. Большую часть своей многотрудной жизни она посвятила служению Церкви и Господу.
Матушка была в числе тех, кто добивался возвращения коломенских храмов и монастырей верующим и неустанно трудился над их восстановлением.
Главная черта её характера – неравнодушие. Варвара Ивановна всегда готова помочь, поддержать, утешить, потрудиться для Церкви и ближних.
Вот уже четверть века сердце её отдано соборным храмам коломенского кремля. Её знают почти все православные коломенцы. От их имени мы поздравляем Варвару Ивановну с юбилеем! Здравия и спасения желаем на многие и благая лета!
Редколлегия

 

ИСПОВЕДЬ   ПРИХОЖАНКИ

Исповедь

Сегодня мы хотим познакомить наших читателей с книжкой коломенской журналистки, прихожанки храма Архангела Михаила Тамары Лебедевой «Грехи и здоровье».
Это не медицинское издание. Это путь к Богу обычного человека. Автор на основе своего богатого жизненного опыта делится с нами наблюдениями, размышлениями и выводами о закономерности следующих после совершения неблаговидных поступков, недобрых мыслей, непрощения обид – болезней. И хотя иногда эти параллели и выводы кажутся слишком прямыми и наивными, искренность и желание автора поделиться выстраданными знаниями с другими, вызывают симпатию и уважение.
Публикуем одну из главок книги.
К Богу меня привели несчастья. Это были подзатыльники, о которых я упоминала. Кроме семейного торгового дела, у меня был ещё один торговый
бизнес: я шила и сдавала в салоны свадебные платья. Работала с увлечением, спала по 2-3 часа в сутки, не уставала сидеть за машинкой. Мне снились модели платьев, узоры для вышивки, цветы для украшения. Я вскакивала и зарисовывала всё это. Ни о чём другом и думать не могла.
На вершине успеха меня внезапно поражает слепота на один глаз. Ни о каком шитье уже не могло быть и речи. Чтобы не погубить и  второй глаз, телевизор пришлось исключить, чтение ограничить до минимума. От всего этого я впала в отчаяние.
Пока зарабатывала, муж был заброшен, жил сам по себе. Я поглядывала на него свысока, укоряла за неумение и нежелание что-то делать. А он в самом деле не умел ничего делать руками. Он был просто добрый парень. Но теперь мне было этого мало. И никак не хотела я понять, что требовать от него  каких-то свершений было всё равно, что от ласкового котёнка умения строить дом.
Отношения разладились. Взаимопонимание, уважение, терпимость, когда-то бывшая любовь – всё омертвело, всё было, как мусором, завалено страстью зарабатывать деньги.
И здесь он несусветно запил.
Да  как не запить от такой жены!
Всё рушила своими руками.
Его пьяным, избитым, в крови и грязи, перевязанным какими-то тряпками приносили и клали под дверью. У нас с ним начались такие скандалы, что я боялась, как бы мы не убили друг друга. Внучка просила: «Бабушка, не ругайся на дедушку, он добрый».
Тут-то я и повернулась к Богу как единственному Помощнику и Защитнику. Причём, превращение моё из ярой атеистки в верующую произошло за считанные часы. Словно во мне выстрелила какая-то сжатая пружина.
Правда, поначалу моё обращение к Богу состояло в бесконечном стенании и эгоистичном  вопросе: за что? Господи, за что у меня так со зрением, за что так с мужем? Я вся такая хорошая, и вдруг всё это? За что? За что у меня так со здоровьем? За что я вся больная?  Может, он потому и запил, что ко мне ни притронуться, ни прикоснуться? Что у меня на это один ответ: ой, больно? Да ещё и фордыбачусь, и ору, и командую? За что всё это на меня?
А этот вопрос был ничем иным, как ропотом на Бога, обидой на Него и отсутствием доверия к Нему.
Только несколько позже в результате углубленных размышлений над Священным  Писанием вопрос  стал звучать принципиально иначе: для чего? Со зрением я разобралась относительно быстро: зарабатывание денег стало для меня главной целью в жизни, мощным пристрастием, которое усиливалось тем, что в этой работе раскрывались такие мои творческие способности, о которых я и не подозревала. Я сконструировала портативный гофрированный аппарат и стала шить платья, которые быстро раскупались в Москве.  И такое понапридумывала в шитье и в отделке, что когда вывешивала свои платья в московском салоне, опытные швейники, тоже приехавшие со своими нарядами, разглядывали и говорили: «И как только она всё это делает?» А я никогда не училась шить, не знала никаких правил, всё у меня выливалось спонтанно, как стихи. И даже больные и малоподвижные пальцы не отвращали меня от этой работы.
И поэтому, когда шитьё моё внезапно прекратилось, это стало для меня настоящей трагедией.
А это Господь таким образом сказал мне: хватит делать деньги, пора подумать о спасении души. И тела. Я ощутила себя стоящей на краю пропасти. Ещё один шажок  и её леденящая бездонность неумолимо поглотит меня. И тогда я впервые в жизни со слезным отчаянием  обратилась к ещё такому непонятному для меня Богу:
– Господи! Спаси и помилуй!
Я не знала, чем себя занять. Со мной больше не было швейной машинки, никакого рукоделия, телевизора, книг. Всё это Господь убрал, чтоб очистить для меня дорогу к Себе, к покаянию, к молитве. И тогда я целиком отдалась на Его волю, протянула к Нему руки и пошла.

 

СЛАВА БОГУ ЗА ВСЁ!

Ново-Спасский монастырь

Сергей Иванович не хотел открывать глаза. Щемящая, замораживающая пустота подкатывала изнутри. Надеясь на чудо, он протянул руку. Нет, рядом никого не было. Холод простыни усилил леденящее ощущение, а потом присоединилось тягостное чувство одиночества.
Месяц назад его жена Мария легла в больницу и оттуда уже не вернулась. Он её очень любил и был к ней крепко привязан. Чувства были взаимны, особенно последние годы. Их объединяла общность интересов, радость совместной жизни, и даже чертами характера они дополняли друг друга, составляя единое семейное начало. Сын и дочь без иронии, а с любовью называли их неразлучниками.
В квартире тихо. То, что не было слышно на кухне позвякивания посуды, приглушённого говорка радиоприёмника, воспринималось гнетуще непереносимым.
Он заставил  себя открыть глаза и сразу же увидел люстру. Пришло воспоминание, как смеющаяся над его дальтонизмом жена отправила Сергея Ивановича назад в магазин с запиской для продавца, где был указан желаемый цвет плафонов. Перекрестившись, произнёс любимые слова жены: «Слава Богу за всё».
Но как он мог благодарить Творца, лишившись самого дорогого и любимого человека? Сергей Иванович вспомнил, как молился, стоя на коленях в каком-то закутке больничного корпуса, прося Бога о помощи, о том, чтобы её страдания перешли к нему. Перед глазами предстало милое до мельчайших подробностей знакомое лицо жены, но уже искажённое страданиями.
Он закрыл глаза ладонями рук. Крупное, ещё сильное тело вздрагивало. Нет, он не плакал, все слёзы вытекли в первые дни, а вот ощущение, что сердце плачет горячими, жгучими слезами, появилось недавно и не проходило. Нет! Он не в силах благодарить Бога за смерть жены.
Зазвенел будильник. Сергею Ивановичу было 65 лет. Уйдя на пенсию с должности ведущего инженера, он остался консультантом. После смерти супруги на работе ему сочувствовали, поэтому не загружали делами. А он, наоборот, искал занятости, интеллектуальной напряженности, чтобы забыться. Оставалось время для утренней молитвы.
Сергей достал из-под подушки старенький потрёпанный  молитвослов на церковнославянском языке. Руки его задрожали. Переплёт, сделанный им самим, как бы сохранял тепло машиных прикосновений. Она приучала читать на церковнославянском, а он противился, да так толком и не выучился. Но два последние дня неожиданно для себя читал молитвы свободно, без затруднений.
С этим молитвословом было многое связано. Они читали его по очереди, передавая друг другу. Правда, Сергей Иванович  чаще прибегал к сопутствующему тексту на русском языке. Мария клала земные поклоны, а он ленился, предпочитая стоять на коленях. Жена слегка журила его за это, лохматя тёплой рукой сохранившуюся шевелюру.
Прочитав утреннее правило и поминовение, подумав, положил молитвослов в карман пиджака. Сергей Иванович забыл, когда ел, пил только воду. На кухонном столе стоял портрет жены, рядом ваза с её любимыми белыми хризантемами. Он нарочно поставил портрет на кухне, потому что Мария больше всего любила здесь находиться. Кухня cберегала созданный ею уют.
Ещё вчера Сергей принял для себя обет – ежедневно утром обходить пять ближайших храмов, молясь и прикладываясь к любимой и почитаемой женой иконе Божией Матери «Державная». Последним должен стать Ново-Спасский монастырь, прихожанами которого они были долгие годы.
Выйдя из дома, он пошёл быстро, медленная ходьба вызывала воспоминания. Сразу начал читать Иисусову молитву. Молитва выходила на четыре шага. Им руководило стремление смирить себя, испросить вразумления, прийти сознательно к благодарению: «Слава Богу за всё».
Несмотря на молитву, приходили изматывающие душу и сердце сомнения: «За что?» Ведь за последние годы их семья обрела настоящее счастье. Укрепились в вере, с детьми всё хорошо, их личные отношения вернулись в незабвенную молодость. Сергей Иванович называл эти годы «бархатными». Они с женой ценили каждый взгляд, каждое движение, каждый поступок, обращённый к другому, стремясь ответить взаимностью и благодарностью.
После похорон дети увезли его к себе, окружили заботой, любовью, боясь, как бы что с ним не случилось. Весёлый и общительный, он окаменел, застыл в своём горе. Но через три дня вернулся к себе. Дома можно было не стесняться своих чувств.
И снова четыре шага – Иисусова молитва, и так до следующего храма. В 10 часов он уставший присел на лавочку в Ново-Спасском монастыре. На душе как-то потеплело. Сергей Иванович понимал, что это ненадолго.
 – Дожить бы до воскресения, там и причастие, – подумал он.
Подошло время ехать на работу. По дороге старался преодолеть воспоминания и тягостные мысли чтением молитвослова.
На работе было срочное задание. Несмотря на протесты товарищей, он увлёкся и забылся в своём кропотливом труде. Звонили дети, выражая заботу, сопереживание, готовность помочь. Он отвечал коротко: «Спасибо, справлюсь, всё будет хорошо!» Друзья советовали обратиться к врачу.  Сергей Иванович отказался, не будучи противником лечения, а потому, что не хотел искусственного спокойствия или неестественной эйфории.
По дороге домой вернулся к Иисусовой молитве. Вновь четыре шага – молитва. Жена советовала в трудные минуты молиться, уповая на Бога. Сейчас он столкнулся с тем, что молитва не помогала. Сергей себя урезонивал: «Ты не святой, чтобы твоя молитва сразу исполнилась».
Придя домой, прошёл на кухню и сел на стул перед портретом жены. Она безмятежно улыбалась.
«Слава Богу за всё, слава Богу за всё…» – Сергей Иванович начал повторять эти слова, стараясь слиться с ними, заполнить ими своё существо. Однако голос противоречия спросил: «За что? За то, что смерть унесла её?» «Ведь она мучилась, страдала», – возражал Сергей Иванович. И сразу получил в ответ: «А откуда болезнь? Почему у неё, ведь она ничего плохого не делала?»  Приходило вымученное возражение: «Но ведь могло быть что-нибудь похуже». Голос противоречия был безапелляционен и саркастичен: «А что может быть хуже смерти!» Сергей Иванович не нашёл убедительного ответа.
Вновь взглянул на портрет: «Как она там, наверное, видит меня». Маша переживала, когда он бывал не в духе или болел. Всегда готовая к самопожертвованию, она забывала о себе.
 «А хорошо ли ей знать и наблюдать то, что со мной происходит?», – подумал он.
 Сергей слышал, что и умершие молятся о живых. Вспомнил, как Маша радовалась, видя, что после молитвы ему становится лучше. Он склонился к портрету, прижался к нему губами и сокрушённо прошептал: «Маша! Что делать? Не справляюсь!» В ответ было нечто похожее на шелест листвы, и прозвучало где-то глубоко внутри: «Молись!» Он встал, пошёл в комнату, где прилёг, не раздеваясь, на кровать. Ему было стыдно за то, что Маша, возможно, там переживает за него, за его слабость, за духовную немощь.
Сергей Иванович попробовал рассуждать: «Ведь от Маши всю жизнь исходило только добро, да ещё какие муки перенесла. Где же ей находиться, как не в раю! А я тут…» Он тяжело и прерывисто вздохнул: «Сам-то куда попаду?»  Вспоминая свою жизнь, горестно покачал головой. Нет, ему никогда не встретиться с Машей в Горнем мире. Припомнились слова Аввы Исхариона: «Люди века того ничего не сделают. Но к ним придёт искушение. И те, кои окажутся добрыми, будут выше нас от отцов наших».
Сергей Иванович стал мучительно вспоминать истинно добрые дела, которые он совершил. Их оказалось мало. Получалось, что его духовная суть стала меняться лишь в эти последние «бархатные» годы. Он горестно констатировал, что появилась только готовность к деланию добра. Разве мог он искренне признаться в том, что полон любви к Богу и ближнему, если сомневается в промысле Божьем. Бог есть любовь. Значит, смерть Маши – акт высочайшего милосердия. Это не смерть, это – вечная жизнь, скорее, награда за её земную жизнь.
Сергей Иванович продолжал рассуждать. Если он хочет встретиться с Машей в том мире, то он должен быть его достоин.  Спасение, а следовательно встреча с ней, возможны через добро. От переживаний сжало сердце, но это его не волновало. Сергей Иванович присел на кровати. Мысли его прояснились и приобрели чёткую направленность: «Добро сочетается с благодарностью. Значит, прежде всего – благодарность Богу за милосердие. Он тихо, прислушиваясь к себе, но всё же решительно поблагодарил: «Слава Богу за всё!» Внутреннего протеста не было. «Наверное, Маша за меня помолилась», – подумал Сергей Иванович. И вдруг – слёзы любви, признательности. Некого было стесняться, и он плакал по-мужски скупо, но с внутренним надрывом.
В нём произошла разительная перемена. Как будто каменная кладка противостояния в его душе рухнула и в неё ворвалось что-то яркое, светлое, но в то же время и опаляющее запоздалым стыдом. Лицо его горело и было мокрым от слез. Сергей Иванович приложил к нему подушку. Стало легче. Подушка промокнула слёзы и охладила лицо. Устыдился он того, что забыл про свою благодарность Господу за дарование вразумления.
Сергей Иванович вновь, но уже искренне, от всего сердца как бы выдохнул: «Слава Богу за всё!» Ответом было давно не испытанное умиротворение. Всё было таким неожиданным. Он рывком поднялся и бросился на кухню, взяв в руки портрет, снова прижимал его к груди и шептал: «Маша! Бог услышал меня!»
Измученный внутренней борьбой и перенесёнными переживаниями, не помня себя, забылся; а потом и заснул глубоким сном прямо за столом, сном человека, выполнившего тяжёлую, трудную работу.
Утром Сергея Ивановича разбудил телефон. Звонили сын и дочь. Оказывается, вчера он заснул так крепко, что не слышал звонков. Его голос и интонация их успокоили. Да и сам он чувствовал себя иначе. Внутри назревало какое-то важное решение.  
Уже не было той душевной муки и тоски, даже портрет не вызывал горестных и тягостных переживаний, а только тихую сердечную грусть. Зато возникло переполняющее чувство светлой, радостной, всеобъемлющей любви к Богу, Который стал для него самым близким, самым родным. Сергей Иванович был просто напитан этим чувством с желанием разделить его с каждым.
Утреннюю молитву он прочитал проникновенно, с душевным теплом. Перед уходом посидел перед портретом, выбрал  завядшие цветы, решив сегодня заменить весь букет.
Утренний ритуал – посещение 5 храмов – прошёл легче. Иисусова молитва, если и прерывалась, то воспоминаниями светлыми и радостными, правда, грусть не покидала его сердце. Память вернула события десятилетней давности. Это случилось во время поездки в Псково-Печерскую обитель, когда они с женой навестили по пути старый разрушенный монастырь с едва заметными следами начавшейся реставрации. Здесь в XIV веке подвизался блаженный, имя которого носит их сын. В обители жили только игумен и послушник. Сергея и Марию хорошо приняли. Они отстояли службу, были на трапезе, переночевали.
Монастырь стоит на берегу озера. Окружающая природа восхитительна. Вода в озере хрустально прозрачна и прохладна. Воздух чистый, пьянящий, с ароматом луговых трав. Они купались и ловили рыбу. Потом лежали на берегу озера и мечтали о том, как восстановится храм и звон колоколов разбудит дремлющую окрестность. Сергей Иванович с Марией решили по возможности материально помогать восстановлению монастыря, что все последующие годы и делали.  
Это воспоминание приобрело характер образного представления. Ему даже не показалось странным, что память на это событие была абсолютной. Оно вытеснило другие эпизоды из их жизни и заполнило душу и сердце.
Три последующие дня, если молитва и прерывалась, то только восстановленными в памяти деталями этой поездки. Дома перед портретом Сергей Иванович теперь часто раскладывал  фотографии того путешествия, как бы перемещаясь с Машей в те счастливые дни.
Молитва звучала в душе покойно, она умиротворяла, ложилась бальзамом на израненное сердце. Сергей Иванович обратил внимание, что сам стал часто говорить: «Слава Богу за всё!» Дети заметили в нём перемену, встревоженные приехали к нему. Долго сидели, разговаривали. Уехали успокоенные. При прощании спросил у детей, как они отнесутся к тому, что он уедет надолго к другу в гости. Сын и дочь обрадовались: «Забудешься, отдохнёшь!»
Вечером идея и замысел кристаллизировались. Сформировалось желание уехать из Москвы в тот далёкий монастырь. Он стал ходить по комнате. С этой земной жизнью его уже ничего не связывало. Им руководило стремление приблизиться к Богу, уйти от мирской суеты, обыденности. Он мечтал даже о возможных послушаниях: плотницкой работе, рыбной ловле для братии. Размечтавшись, Сергей Иванович сел перед портретом жены: «Маша! Ведь я правильно решил?» Замер в ожидании ответа. Но его не было. Маша улыбалась ему с фотографии. Он расценил это как одобрение, вновь встал, решительно взял телефон, провёл рукой по лицу, как бы снимая паутину сомнений, и набрал номер.
Игумен выслушал Сергея Ивановича, не перебивая, давая возможность высказаться. Потом спросил, есть ли благословление духовника. Но в целом отнёсся доброжелательно и сказал, что его будут ждать. В воскресенье Сергей Иванович причастился, получил благословение духовника, который за него порадовался. В понедельник уволился с работы, попрощался с друзьями, посидел за столом, перекусил с детьми, всё им рассказал. Они поняли, дочь всплакнула. Во вторник сын и дочь провожали его. Присели на дорогу. Сергей Иванович взял портрет Маши, дорогой его сердцу молитвослов. Они обнялись на прощание. Сергей Иванович сел в свой старенький фольксваген.  Неожиданно вздохнул полной грудью, было ощущение свободы, сердце билось ровно.  Приятное чувство тепла распространилось по телу. «Слава Богу за всё!» – прошептал Сергей Иванович и бережно положил портрет Маши на пассажирское сиденье. Он знал, что там, далеко, будет трудно, но любовь к Богу, благодарность  к Нему, стремление к очищению сердца уже проложили жизненный маршрут.
Михаил СТРАХОВ

 

«От меня это было...»
(Окончание. Начало в №4)
«Я хочу, чтобы сердце твоё и душа твоя побеждали бы именем Моим всякое малодушие», – говорит Господь словами автора  книги «От Меня это было».  
Ещё один эпизод  в связи с этим вспоминается мне как убедительная иллюстрация к словам Спасителя: "Когда искушения восстанут на тебя и враг придёт, как река, Я хочу, чтобы ты знал, что от Меня это было. Что твоя немощь нуждается в Моей силе. Я допустил это, чтобы ты обратился ко Мне и во Мне мог найти утешение".
Было это лет двадцать  назад. Как-то раз я подошла к калитке частного дома. Почтовый ящик был прикреплён к ней не снаружи, а с внутренней стороны. Привычным движением приподняла я крышку, чтобы опустить газету. Вдруг кто-то сильно схватил меня за руку. Послышалась нецензурная брань. Калитка распахнулась, и из неё вывалился полупьяный мужчина. Он яростно схватил меня за ворот куртки и начал орать, что я воровка, так как из письма, присланного накануне дочерью, исчезли деньги. Я попыталась объяснить агрессивному человеку, что деньги в конвертах не пересылают. Но он, не слушая  никаких доводов, пригрозил убить меня, если я не верну пропавшую сумму.
Честно говоря, я не на шутку струхнула, растерялась, вырвалась из цепких рук  буяна и обратилась в бегство. Сбивчиво доложила начальнику об инциденте. Она сообщила в милицию, а мне посоветовала не обслуживать этот дом с прилегающей территорией.
Наступил вечер. Я пыталась поужинать, но кусок в горло не шёл. Прилегла, но сон пропал. Взяла молитвослов, отыскала нужную молитву и начала читать сквозь хлынувшие  внезапно слёзы. Стало легче, и я незаметно уснула. Через два дня опасный клиент пришёл на почту и посреди операционного зала встал на колени. Люди подумали, что ему плохо, вызвали из кабинета начальника. Но мужчина заплакал, назвал себя мерзавцем, попросил прощения у меня, даже пытался поцеловать руку. И, наконец, путаясь в словах, добавил, что его непутёвая дочь солгала в телеграмме о возвращении долга, потратив деньги на личные цели.
Признаюсь, меня тронуло раскаяние несчастного. И я, как могла, начала успокаивать его, гладя по склонённой седой голове и вытирая своим платком мокрый нос и опухшие глаза. Увы, этот визит закончился печально. Мужчине стало плохо с сердцем, вызвали скорую, но по дороге в больницу он скончался.
Думаю, Господь принял его покаянные слёзы и в очередной раз подтвердил истинность Своих слов, воспроизведённых святым старцем в книге: "Я допустил это, чтобы ты обратился ко Мне. Я хочу, чтобы ты всё приносил ко Мне и говорил со Мною. Наклеветал ли кто на тебя, предоставь это Мне и прильни ближе ко Мне, убежищу твоему".
Однако существует одно условие, чтобы Ты, Всемилостивый Отец, принял наше прошение о помощи, – это готовность простить  даже врага своего, помолиться о смягчении его сердца и пожелать ему  доброго здравия.
Помните в Евангелии: "Любите врагов ваших, благословляйте ненавидящих вас и молитесь за обидящих вас". Да, это очень трудно, это почти подвиг, но без этого нельзя называться чадом Божиим и рассчитывать на ответное прощение.                                                                                               И вновь, перелистывая страницы своей жизни, я возвращаюсь к книге преподобного Серафима Вырицкого.   «Ты призван неожиданно  занять  трудное и ответственное положение. Иди, полагаясь на Меня. Я вверяю тебе  эти трудности, ибо за это благословит тебя Господь Бог твой во всех делах твоих, на всех путях твоих. Храни слова Мои, знай и помни всегда, что всякое дело притупится, когда ты научишься во всём видеть Меня. Всё послано Мною для совершенствования души твоей, ибо от Меня это было».
 *       *       *                                                                                                                
...Несколько лет назад  был у меня необычный клиент. Звали его Фёдор Иванович. Старый, больной, немощный;  он не мог передвигаться по квартире без инвалидной коляски, которая заменяла   ему отсутствующие нижние конечности. При этом он не был озлоблен, никогда не жаловался  и не роптал на жизнь. У него был сын, но жил с семьёй на другом конце города и нечасто навещал отца. Выручала социальная служба, которая доставляла пенсию, продукты и хозяйственные товары.
Чтобы отец не чувствовал себя затворником, сын выписал ему несколько газет. Первое время необходимость  с тяжёлой почтовой сумкой подниматься на третий этаж вызывала у меня недовольство и протест. Но открытая, обезоруживающая улыбка инвалида, его радость,  которые излучали старческие глаза  при получении газет, погасили моё брюзжание. А когда однажды он протянул мне при получении почты апельсин и конфетку из своего скудного запаса, комок в горле застрял у меня,  сжалось от сострадания сердце, пропал голос. Смогла только прошептать: «Спаси Вас Господи».  
Но впереди звали почтальонские обязанности, необходимость торопиться к другим клиентам, и я уходила с горьким осадком на душе, что не была достаточно терпелива и милосердна. Всё откладывала разговор на «потом» со стариком, судьба которого мало кого трогала, в том числе и меня.
Но однажды вечером он сам напомнил о себе. Я уютно расположилась в кресле, слушая вечерние новости. Внезапно раздался телефонный звонок. Недовольно подняла трубку и почти крикнула: «Да!» Телефон секунду помолчал, а потом слабый старческий голос почти шёпотом произнёс: «Семёновна, мне очень плохо, вызовите, пожалуйста, скорую».
Фёдор Иванович! Это был он, мой бедный клиент. Я терпеливо набрала нужный номер, представилась, назвала адрес больного. И только тогда до меня дошло: несчастный, в сущности, очень одинокий человек обратился за помощью  не к сыну, не к соседке, которая за деньги убирала квартиру, а к далёкому по сути существу – почтальону.
Это был горький урок, преподнесённый мне, относительно здоровой, смертельно больным стариком. Его последний звонок намекнул о дефиците добра в наших сердцах, о равнодушии и невнимательности, о суете жизни, в которой так мало сострадания к окружающим…
«Неотложка» прибыла через несколько минут, но Фёдор Иванович умер спустя сутки после наступления Нового года. Поминая усопшего, я попросила у него прощения. Как мало надо человеку, чтобы он не страдал! Всего лишь чуточку нашего участия, доброго слова, желания выслушать. И вновь приходят на память слова святого Серафима Вырицкого: «Это Я испытываю крепость твоей веры в непреложность и силу твоей     молитвы о ближних. Знай – от Меня это было».
Да, теперь знаю, Господи. Помоги мне не сойти с этого спасительного пути до последнего вздоха. Слышать Твой призыв, ощущать Твоё присутствие и, подобно тонущему апостолу Петру, крепко держаться за протянутую Тобой руку. И спешить делать добро, потому что в чём застанет нас в последний миг Господь, в том и будет судить.
Валентина РЕМИЗОВСКАЯ,
почтальон ОПС – «Коломна-11»

 

Голос сердца

Свято-Знаменский мужской монастырь

Как-то зашёл  я в книжную лавку «Кириллица» в Черниговском переулке и встал в небольшую очередь за книгой. Вдруг ощутил на себе изучающий взгляд. Подняв голову, увидел человека, который меня внимательно рассматривал, а потом неожиданно улыбнулся.
Эта улыбка была скорее гримасой. Глубокий шрам от угла левого глаза до мочки правого уха изуродовал лицо. Несмотря на это, внешность его показалась мне знакомой. Мужчина двинулся навстречу и протянул руку: «Что, не узнал, небось?» Мы поздоровались. «Володька Н. я! Ну-ка, вспоминай, как мы с тобой учебник кожных болезней на шпоры рвали!» «Володька! Конечно, помню!»
Передо мной как наяву встала следующая картина. Володька, высокий симпатичный блондин, рвёт учебник на отдельные главы, которые мы выборочно раскладывали по карманам, заменяя пробелы в знаниях. Каким-то чудом  нам удалось сдать экзамен. Удачу вместе и отметили. Мы не были приятелями, и наши пути больше не пересекались.
Обнялись. Володя первый задал вопрос: «Как ты?» Я рассказал и в свою очередь спросил: «А что случилось с тобой?» Он вздохнул: «Знаешь, это долгая история. Пойдём где-нибудь посидим». Мы зашли в кафе и оба заказали... чай. Посмотрели друг на друга и рассмеялись.
Володя отпил глоток, видимо, собираясь с мыслями. Помолчав, начал свой рассказ.
 – Я ведь родом из Сибири. Окончив целевую ординатуру по хирургии, вернулся домой. Была у меня в Москве девушка. Леной её звали, она из Подмосковья, училась в пединституте. Не то чтобы любил, скорее привык. Но когда домой уезжал, обещал за ней приехать. А как начал работать, так всё завертелось, что перестал о ней думать.
Направили меня в районную больницу. Мне всё нравилось. Много самостоятельной работы, увлёкся рыбалкой, охотой. Дали мне квартиру. Я молодой, здоровый, девушки стали навещать, но прикипел к одной. Она старше была на год. Медсестрой работала. Красивая, статная, настоящая сибирячка.
Переехала она ко мне. Стали жить вместе. И вот как-то мне на работе и говорят: «Володя! Ты только не обижайся,  но надо тебе кое-что про Лиду узнать». Я насторожился: «Выкладывайте, что у вас там!»
Оказывается, она жила два года с офицером внутренних войск из лагерной охраны. Любила его без памяти. Однажды на Новый год на вечеринке за Лидой стал заммед ухаживать. И тут появляется этот гусар. Сразу в драку, чуть голову ухажеру бутылкой не проломил. Заммед в больницу попал. До суда дело не дошло, но офицера по службе куда-то перевели.
Эта история меня озадачила. Задумался тогда, но ей ничего не сказал и не спрашивал. Это её прошлая жизнь, а главное – наши отношения.
Однажды возвращаемся мы с рыбалки. Много налимов наловили. Проезжаем мимо Свято-Знаменского  мужского монастыря. Он тогда совсем запущенный был, а служба велась. Говорю приятелю: «Давай Божьим людям рыбки подкинем».
Подъехали. К нам монах вышел. Высыпали мы рыбу прямо на снег: «Это вам». Инок поблагодарил: «Спаси Христос!» А сам на меня внимательно посмотрел и спрашивает: «Ты некрещеный?» «Нет», – говорю. Монах покачал головой, вздохнул: «Тебе креститься надо! Рядом с тобой беда ходит!» Не задумался я над этими словами, посмеялся.
Вскоре с охотничьим коллективом отправились мы в тайгу на медведя, на целую неделю. При нас была рация. И вот на третий день присылают за моим заведующим вертолёт. Срочную операцию надо делать. Он меня с собой прихватил. Прооперировали и по домам.
Было видно, что мой приятель весь напрягся: морщины на лбу заметно углубились. Чуть прерывающимся голосом он продолжил:
 – Открываю дверь, а на вешалке – шинель. – Ты, Миша, поверь!  Не было у меня к нему злобы, ведь баба виновата. Да ведь только ударил он меня, а я ответил. Не всё ему врачей бить! Только упал он  и головой об угол кровати ударился. Лидка как заверещит: «Убил, убил!»
Володя горько улыбнулся:
 – Он – в больницу, а я – в тюрьму. Травма тяжелая оказалась.  Вот так очутился на нарах.
Всё рухнуло: мои планы, личная жизнь!
Встретили в камере меня более или менее. Вроде врач, да статья по тюремным меркам и по ситуации правильная.  
Самое страшное – ночь. Сна нет. Рисуются картины прошлой счастливой жизни и самые мрачные перспективы будущего. А тут ещё беда: у матери от переживаний случился инфаркт – умерла. Вижу, папа ещё что-то не договаривает.
Оказывается, пришло отцу сообщение, что девушка моя  Лена с ребёнком – моим сыном – под машину попали. Оба насмерть.  Я-то о сыне вообще ничего не знал! Вот тут у меня в голове малость помутилось. Отец, прощаясь, сказал: «Не дождусь я тебя, сынок! Некрещёный ты, и неоткуда ждать тебе помощи, кроме как от Бога. Молись!»
Больше я отца не видел. Ушёл он вскоре за матерью...
Голос Володи совсем охрип, и он несколько минут смотрел на прохожих. Я ободряюще положил руку на его плечо. Оно чуть вздрагивало. Потом он вновь повернулся ко мне:
 – И сидел я молча в камере, всю жизнь свою перебрал, всего себя истерзал. Депрессия была, хотел даже вены себе вскрыть. Да слова матери и отца удержали.
 – А что же Лида?  – спросил я.
 – Шалавой оказалась, ни разу не пришла! Говорить о ней не хочу...
Он опять замолчал. Потрогал свой шрам и отдёрнул руку.
 – Плохо, Володя, что некому было тебя поддержать, – посочувствовал я.
 – А вот и нет! И там есть настоящие люди! Обратил я внимание на высокого грузного мужчину. Он тоже ни с кем не общался. Всё сидел книжечку читал да крестился. Его тоже никто не трогал. Познакомились. Оказалось, что священник. Его сарайчик с курами находился недалеко от детского сада. И вот забрались туда мальчишки и устроили пожар. Огонь перекинулся на детский сад. Он и сгорел дотла, хорошо, что никто не пострадал. Вот и сел отец Василий в тюрьму и оправдываться не стал. Сам, говорит, виноват, не по правилам сарайчик поставил, из-за чего детей крова лишил.
Я ему про себя рассказал. Про Лену с сыном, про офицера, о совете монаха креститься...
Отец Василий внимательно, с сочувствием меня выслушал. И вот тогда я услышал о промысле Божьем и толкование его по моей жизни. Потянуло меня к о. Василию из-за его душевной глубины, бесконечной доброты и сочувствия. Подружились и держались вместе.  
 – Ты, Миша, не представляешь, что значит друг в тюрьме! Нет там такого понятия. А у меня он рядом, и могу положиться на него как на самого себя. Отец Василий стал моим религиозным воспитанием заниматься, о Законе Божьем рассказывал, молитвам учил. Разжился я бумагой, основные молитвы переписал.
Начал  молиться не о себе, а о родителях, о Лене с сыном.  Ведь даже имени его не знал. Это  потом выяснилось, что Владимир. От молитв стало легче на душе. Уверовал я сразу без сомнений. То ли обстановка была жуткой, а скорее, душа искала спасения и нашла. Если я раньше был как обезвоженный, то теперь, когда ночами под одеялом молился, слезами исходил, и было мне от этого большое облегчение...
Отправили нас с о. Василием в один лагерь. Сучкорубами работали, соседями по нарам были. А вечером он всё рассказывал. Впервые услышал о новомучениках, о таинствах крещения, исповеди, причастия.
И вот однажды, улучив момент, он меня и крестил, да так, что никто не знал и не видел. Сам сделал мне кедровый крестик и сказал, что раз нету у меня никого, будет он мне крестным отцом.
Володя показал мне простенький, потемневший от времени и пота деревянный крестик: «С того часа ни разу с себя не снимал!» И бережно убрал его за ворот рубашки.
 – Володя! А откуда у тебя это? – и я смущенно взглянул на его лицо.
Он провел ладонью по глубокой борозде шрама:
 – Подожди, всё расскажу!.. Знаешь, Миша, как там трудно остаться человеком! Злобы и ненависти вокруг столько, что страшно становится, а вот показать это никак нельзя.
Отец Василий говорил, что по заповеди Божией нужно любить ближнего как самого себя, а я ему, мол, как его любить, если  он гад из гадов. А он мне: «В таком случае найди в нём человеческое, самое что ни на  есть хорошее и возлюби его за это: оно от Бога, а за шелуху прости и молись, а Бог управит». Всякую низость и грязь человеческую о. Василий называл шелухой. А я каждую ночь за прошедший день исповедовался. Вот так он и выковывал из меня человека.
Пришло время испытать стойкость моей веры. Был у нас в отряде парень тихий такой, незаметный. Спал он недалеко от нас. Обвинили его в воровстве. Страшное это там дело. Узнали мы, что хотят его жестоко, по-тюремному, наказать. Слышим, идут. Отец Василий и говорит: «Я как священник не могу допустить надругательства над созданием  Божиим. А ты как, со мной?»
И началась у меня схватка с семенем тли. Оно мне говорит: «Плюнь! Не твоё дело, ничем не поможешь! Ведь убьют!»
Тогда я впервые услышал голос своего сердца, он звучал как сердечный ритм: «Стань рядом! Стань рядом!..» Поступил я, как сердце подсказало. Взял рукой свой крестик и, впервые помолившись за себя, спрыгнул с нар к отцу Василию.
Очнулся в больнице. Всё лицо разбито. Санитар рассказал, что полоснули меня ножом, а потом в пинки взяли. Отцу Василию ещё больше досталось, в соседней палате лежал. А спасло нас то, что вступились за этого парнишку ещё люди, и главное, что он не виноват оказался. А так забили бы насмерть.
 – Володя! Как же тебе всё это удалось перенести? – с состраданием и в то же время с гордостью за него спросил я.
 – Страшно, Миша, было тот первый шаг сделать, свой жизненный выбор обозначить. Это потом я понял, что голос своего сердца был как посыл Божий. Потом легче стало, потому как человека в себе опознал.
– А что же дальше было?
– Опер приходил. Сказал ему, что упал с нар, на гвоздь напоролся.
Отца Василия в другой лагерь перевели. Мы даже не попрощались.
Меня подлечили и с учётом профессии в больнице санитаром определили. В отряде меня простили за то, что не стукнул. Когда впервые в зеркале себя увидел – ужаснулся. Потом привык, не  до этого было: вокруг одно горе. В больнице у меня молитвослов и Евангелие были. Теперь я уже стал и за себя молиться. Отца Василия поминал, но судьба его неизвестна. Просил я у Бога за него, даже молитву сам сочинил.
 – Какой же ты молодец, Володька! – не выдержал я.
 – Слушай, что дальше было! – воодушевился Володя. – Какой-то праздник случился. Все гуляют, а жена нашего опера рожать собралась. Везти в город поздно, специалистов нет. Она кричит, разродиться не может. Меня позвали, всё-таки врач. Крик, суета, а я молюсь: «Господи, помоги! Господи, вразуми!» Вовремя догадался кесарево сделать. Мать и ребёнок живы остались.  
Прибегает опер, здорово поддатый. Поблагодарил, сказал, что сына Володей назовёт, а потом подумал и пообещал по УДО освободить.
Надежда появилась. Была на душе такая радость, как будто у меня сын родился. И пришла мысль: когда освобожусь, стану акушером-гинекологом. Роды принимать, беременности сохранять и от абортов женщин отговаривать.
 – Так удалось по УДО освободиться?
 – Да. Сдержал своё слово опер, отсидел я 2,5 года. И что первое сделал?
 – Наверное, Бога поблагодарил.
 – Правильно! Но ещё поехал в монастырь, где монах мне беду предрекал. Не нашёл его, но благодарственный молебен отстоял.
Свою квартиру потерял. Попрощался я с родителями на кладбище и поехал в тот подмосковный город, где Лена жила.
Нашёл её родителей. Всё им рассказал. Они простили, пожалели и приютили. А тут счастливый случай. Витя К. оказался главным врачом местной ЦРБ. Ты его знаешь!
 Так я к нему. Он меня сразу на работу хирургом принял, а я у него в родильный дом прошусь. Как он засмеётся: «Ты у меня всех беременных перепугаешь! Преждевременные роды начнутся, да выкидыши». Но всё-таки на специализацию направил.
Вернулся акушером-гинекологом. Витя мне комнату пробил. Вышел на работу, и сразу же проблемы – аборты. А я говорю, что делать их не буду. Обошлось, Витя прикрыл. Работе всего себя отдавал, всю душу вкладывал. Всё нравилось, истосковался я по врачебному делу, так бы и халат не снимал. Грех свой старался искупить за погибших Лену и сына. В субботу и в воскресенье   –  в храм, потом на могилу к ним. И так всё время.
Пытался отца Василия разыскать, но всё безуспешно. Молюсь за него как за живого до сих пор.
В роддоме меня сначала опасались из-за зверского вида, потом привыкли. Я взял за правило всем женщинам, у которых роды принимал, цветы дарить.
В церкви взял благословение всеми силами с абортами бороться. С кем встречался – от абортов отговаривал, разъяснял, даже запугивал.
И вот опять промысл Божий с испытанием. Пришли две девочки рожать. Они в ПТУ учились. Попали в беду по пьяному делу с мужчинами постарше, которые их потом и бросили. Издалека обе. Домой стыдно ехать, вот и доходили до родов. И решили они детей оставить в роддоме. Я их стал отговаривать. Ни в какую.
Одна из них была очень похожа на Лену, сильно за неё переживал. Вскоре они благополучно родили, но решения своего не изменили. Та, которая на Лену похожа, родила мальчика, другая – девочку. И тут я снова услышал голос своего сердца: «Твои дети, твои…» И решился. Подал документы в опеку. Тогда с усыновлением проще было.
Рассказал я всё лениным родителям, что жениться не буду, кому, мол, такой нужен, а займусь воспитанием детей. Они люди очень хорошие, только рады были, ведь у них тоже никого не осталось. Вот так у нас и получилась полная семья: я – отец и мать в одном лице, дедушка и бабушка.
 – Настоящие чудеса! – искренне удивился я.
 – Говорю тебе – промысл Божий, а потом ведь я слушал голос своего сердца… Дали мне квартиру, на работе ценили. Семья у нас дружная, детей хороших вырастили. Дедушка и бабушка померли, дети уже взрослые. Сын – врач в Москве, дочка – рядом, завучем в школе. Сына я назвал Владимиром, дочь – Надеждой. Два внука у меня. Дети всю историю знают, но я им как родной отец.
  – А с личной жизнью как?
  – Да, как выбрал свой жизненный путь, так и шёл по нему. Ты не думай, я не один – с Богом и со своей семьёй.
 – А как с работой?
 – Ушёл на пенсию с должности главного врача роддома. Своей жизненной и профессиональной позиции держусь: аборт – это преступление, и с этим буду бороться до конца, благословение на то имею. В обществе православных врачей состою, свой роддом не оставляю.
Потом мы ещё долго сидели, вспоминая друзей, студенческую жизнь. Лицо Володи уже не казалось мне обезображенным, а шрам воспринимался как возрастная морщина от перенесённых невзгод и тяжких испытаний.
При расставании мы обменялись адресами. Когда обнялись на прощание, я уже твёрдо знал, что напишу о нём рассказ, но ему об этом ничего не сказал.
Михаил СТРАХОВ   

 

«От меня это было...»
Лет 15 назад, роясь в груде поступившей в церковную лавку духовной литературы, я увидела внешне неприметную, крохотную книжицу. Она походила на карманный блокнотик и потому почти затерялась под стопками солидных фолиантов. Необычным было и название книжки-малышки: "От Меня это было". Пригляделась, перелистала. "Разговор Бога с душой", – гласил подзаголовок. Авторство принадлежало преподобному Серафиму Вырицкому, смиренному схимнику, на долю которого выпали страшные  30-40-е годы прошлого века. Именно ему в смутное время безбожного государства было свыше открыто то, что пророчески сбылось сегодня.
Почти всю бессонную ночь я посвятила этой книге. Десятки раз вчитывалась в каждую строку и, наконец, поняла, чем она меня тронула, вывернула наизнанку. Просто всё в книге старца имело отношение ко мне, к каждому из нас. Судите сами.
"Я – Бог твой. Ты неслучайно оказался на твоем месте, ибо это то самое место, которое Я тебе назначил. Не просил ли ты, чтобы Я научил тебя смирению? Так вот смотри. Я поставил тебя  в ту среду, в ту школу, где этот урок изучается".
Так, Господи. Это была именно та среда, где мне был преподан великий урок смирения. Возвращаюсь к событиям тридцатилетней давности. После 25 лет работы на Крайнем Севере я вернулась в родную Коломну. Попыталась вновь связать свою судьбу со школой, однако работающим служащим  тогда не выплачивали пенсию. Пришлось выбрать рабочую профессию: оказалось свободным место почтальона на частном секторе. Отправилась на смотрины к начальству. Решила показать себя во всей "красе": надела свою лучшую шубу из дорогого меха, песцовую шапку и расшитые чукотским орнаментом унты. Кадровик равнодушно скользнул взглядом по этому меховому великолепию и заметил: "Ну, на месячишко шубка потянет, а дальше в химчистку. Спецодежду получишь через три месяца". А коллеги на работе вообще проигнорировали это "огородное чучело", только маленькая дочка одной из почтальонок почти шепотом произнесла: "Ой, бабка-ёжка пришла!"
Надо было видеть, как я стыдливо прикрывала рукой чью-то старую почтовую сумку, из которой выскальзывали газеты. А когда вернулась с участка, на меня было больно смотреть: вся одежда в репейниках, шапка в клочья разорвана колючими кустами, сквозь которые я продиралась к палисадникам. Меховые сапоги были залеплены глиной, а ленточки орнамента беспомощно болтались на бывших креплениях. Так было посрамлено моё тщеславие.  Как смешно и глупо я выглядела на фоне бедных улиц, старых убогих домишек и простых работяг. В те далекие годы ещё не было коттеджей, которые сегодня надменно высятся над соседними хибарами. Не было и машин у каждого частника, и асфальтовых стоянок с нарядными современными воротами.
Так закончился мой первый рабочий день, который я до сих пор вспоминаю с ироничной улыбкой. Это был урок скромности и смирения, навсегда отвадивший меня от бахвальства и "выпендривания".
И далее.    «Каждое возникающее затруднение, каждая неудача или помеха в твоей работе – от Меня это было. Я хочу научить тебя сознавать, что  ты – ничто»
Так, Господи. Мы часто в запальчивости своей выпускаем пар, лезем напролом, наступаем на вилы, получая синяки, полагая, что всё умеем и сдюжим. Есть в народе такое присловье: "Хотите рассмешить Бога – сообщите ему о своих планах". И не ведаем, как рушатся они от нашего бахвальства и дерзости. А ведь требуется-то всего-навсего безропотно преклонить «выю свою под благодать Божию».
Вспоминаю в связи с этим один из эпизодов моей почтовой работы в 80-е годы. Накануне в городе было объявлено штормовое предупреждение. Ночью ураганный ветер обрушился на спящие здания, срывая рекламные щиты и крыши. Черная мгла окутала улицы. И в утренние часы, когда люди спешили на работу, сверкнула молния, и оглушительные раскаты грома заставили в ужасе замереть на месте, пригнуться к земле, спрятаться в любом укрытии.
Именно  в такие минуты мне предстояло доставить бланк денежного перевода одной женщине. Она давно ждала весточки от дочери, которая уехала за тридевять земель и обещала подкинуть матери деньжат с первой получки. Я шла, цепляясь за заборы частных домов, возле которых ещё были сугробы, прикрывавшие наледь. В душе всё пело: я представила, как обрадуется моя клиентка, как угостит горячим чаем  с домашним вареньем и в десятый раз поведает мне историю своей дочери. И вдруг... стремительно покатилась по льду, упала набок, теряя сумку.  Внезапный порыв ветра распахнул её крышку и выхватил пачку писем с бланком. Я успела схватить письма, но перевод исчез. Сколько я ни вглядывалась в метельную круговерть, заветной бумажки не было.
Что делать? Как признаться в беде? В те годы не было компьютеров, и потеря документа считалась серьёзным производственным браком. С карманным фонариком я почти ползала по тропинке до глубокой ночи. Всё впустую. Обессиленная от таких поисков, вся в слезах пришла домой. Не в силах включить свет, упала буквально на табурет в коридоре. Яркая вспышка света заставила меня повернуться. Это блестела золотом икона Николая Чудотворца, на которую  от окна из кухни падал луч прожектора с дома напротив. Вот где спасение! Как же я могла в своем отчаянии забыть о Боге?
Не зная молитв, просто уткнулась лбом в бумажную икону и молча плакала... Утром отправилась на работу, готовая повиниться перед начальником и принять любое наказание. Проходя мимо злополучной улицы, бросила взгляд на вчерашнее место своих поисков. И... обомлела: посередине покрытой льдом тропинки лежал бланк моего почтового перевода! Разве такое возможно!? Он был совершенно сухой и даже не трепетал от ветра. Десятки прохожих наверняка прошли по дороге. Откуда он взялся? Я прижала бумажку к груди и прошептала: "Спасибо за помощь, Николай Чудотворец! Я больше не буду такой растрёпой. И когда мне будет трудно, обращусь к тебе".
Перевод был доставлен. Правда, обошлось без чая, так как надо было спешить на работу. Вот такая история, почти из области мистики, но поучительная и полезная: прежде чем что-то делать, надо попросить благословения и помощи Высших Сил. 
(Окончание следует)
Валентина РЕМИЗОВСКАЯ,
почтальон ОПС – «Коломна-11»

 

СУДЬБЫ ЛЮДСКИЕ

Рис. Василия ХРУЛЁВА

Размеренный стук колёс ночной электрички из Москвы расслабил меня, и я вначале задремал, а потом крепко заснул. Разбудило прикосновение к плечу и женский голос: «Извините, можно сесть?» Я подвинулся. А она продолжила: «Народа мало, а потом совсем никого не останется. Вижу, Вы спите, значит, далеко едете».
Спать уже не хотелось, и я присмотрелся к соседке. Тамаре было явно за сорок. Лицо миловидное, но очень уставшее. Свои сумки она поставила к окну и, облокотившись на них, стала смотреть в темноту ночи. «А что же Вы так поздно? Вас кто-нибудь встретит?» «Конечно! Наверное, муж уже на платформе стоит. Он у меня такой!» Она улыбнулась, а потом задумалась, как бы вспоминая: «Не сразу такие отношения сложились».
Некоторое время мы молчали. «У Вас дети есть?» – спросила Тамара. «Трое сыновей». «А у меня двадцать лет детей не было, вот только теперь сын появился!» – радостно сообщила она. Я с недоумением посмотрел на неё. «Ну да! Сын! Родной сын моего мужа! Только теперь он и моим стал».   Тамара вздохнула, глаза её повлажнели. «Это от радости! Я всё чего-то ожидала, вот и дождалась», – начала она свой рассказ.
– Мы с мужем из Рязанской области, из соседних деревень. Моя семья верующая, в воскресенье в церковь ходили. А у него  – наоборот. Учились мы в одном классе сельской школы. Подружились. Он меня всегда до дома провожал. С нашими мальчишками из-за этого дрался. Они потом привыкли и отстали.
Так вот! Ещё тогда я обратила внимание, что Саша, так зовут мужа, бывал очень недоволен, когда я вместо гулянок в церковь ходила. Да только значения этому не придавала. Закончили 11 классов. Поступила в медицинское училище, а он на водителя от военкомата. Потом его в армию призвали, в десант. Он крепкий, сильный. Когда провожала, впервые поцеловались. Такие у нас отношения были. Я обещала ждать и ждала.
В отпуск он ни разу не приезжал, а когда вернулся из армии, мне показалось, что мужского опыта набрался. Однако вижу и чувствую, что любит меня, и ничего я ему не сказала. Свадьбу сыграли. Венчаться Саше родители запретили,  да и сам он, наверное, не захотел, ведь некрещёный был. Работал шофёром. Отношения у нас были хорошие. Саша добрый, внимательный. При такой работе не пил, не курил. 
Но вот что плохо было! Привыкла я по воскресеньям в храм ходить. А как с Сашей стали жить, на службу собираюсь, а он мне скандал устраивает, и куда только его доброта девалась. Так стала в храм украдкой ходить. Он – в рейс, а я – в церковь. Зашила в его подушку «Живые помощи», иконки в машину клала. Ничего не помогало! Вот и молилась украдкой.
Обратила внимание, что когда Саша из Рязани возвращался, а он туда чаще всего ездил, становился радостным, весёлым, всё услужить был готов. Спрашиваю, а он говорит, что с друзьями армейскими встречается. Верю, потому что вижу, как он меня любит. 
Вот у Вас трое детей, Вы, наверное, с женой счастливые?
– Да, всякое в жизни бывало.
– А вот нам Бог детей не давал, – вздохнула Тамара. – Я уж и в Москву ездила проверяться.
– Но обследование надо было с мужа начать.
– Саша отказался, говорил, что у него всё в порядке, а у меня спайки нашли. Лечилась, но ничего не помогло. Очень мне тягостно было переносить бездетность. Я ведь сызмала за детишками ухаживала. Да и работаю медицинской сестрой в детском отделении в Москве. Саша работу в Воскресенске нашёл, мы сюда и перебрались. Потом квартирой обзавелись, дом продали, подержанный трейлер купили. Саша сам на себя работать стал. Всё хорошо: и отношения, и достаток. Только какое семейное счастье без детей!..
...У нас в отделении тяжёлые детишки бывают. Пневмония, астма, крупы всякие случаются. Видишь, плохо малышу, прижмёшь его к груди и молишь Бога, чтобы исцелил дитя, а сама всю нерастраченную материнскую любовь ему передаёшь и теплом своим согреваешь. Глядишь, и полегче станет.
Я ведь все их имена переписала и записки за них подавала. После дежурства придёшь в храм и молишься, и плачешь, как за своих.
– А как Ваш муж относился к тому, что нет детей?
– Да, вроде, спокойно. Меня утешал: мол, нам и так хорошо. Но я-то видела, как он к детям неравнодушен, особенно к мальчишкам. При случае и поговорит, и по голове погладит, и на руках подержит. А ещё у него в карманах конфеты водились. Сам не ест, а ребятишек угощает. Вот и стали в мою голову мысли приходить: надоем ему бездетная, и уйдёт к какой-нибудь другой.
Виду не показывала. А всё равно неспокойно, когда муж в дальние рейсы уезжал, а особенно в Рязань. Чувствовала что-то. Но ничего! Так и жили, старались друг друга не обижать, тепло семейное сохранять. Мне хоть молитва помогала, а чем Саша спасался, я тогда не знала.
А начались чудеса вот с чего! Привёз Саша брёвна одному хозяину. Стал сам один разгружать. Вот ему ногу бревном и придавило. Тяжёлый перелом был. Операцию сделали, а плохо срастался, а тут ещё остеомиелит начался. Больничного нет.  Деньги кончаются, тяжело нам стало, одна работаю. Саша мучается, он ведь без работы не мог. Весь извёлся. Он мне уже про церковь не говорит, а всё старается по дому помочь. Еду сготовить, постирать. А однажды приехала, а на столе – цветочки. Саша с палочкой выбрался и на газоне для меня нарвал. Я уж от радости обнимать его! А он – мужик здоровый, крепкий, а голос дрогнул: «Том! Я ведь у тебя на шее сижу, зачем я тебе такой нужен?» Еле успокоила.
– Вот бы ему к Богу обратиться, ведь самое время! – заметил я.
– А вот Господь и управил!  С ногой-то дело плохо. Я в церковь регулярно хожу, но дома молюсь тайком. И вот посоветовали мне врача в 59-й больнице. Положили Сашу, операцию повторно сделали, и пошёл он на поправку. Вот однажды рассказал мне муж, что в кабинете врача висит икона какого-то святого в очках. Он и спросил доктора, кто это, мол, никогда святых в очках не видел. А доктор и отвечает, что этот святой сам врач и даже профессор, и он ему молился перед тем, как Саше операцию делать.
– Знаю, кто этот святой! – не удержался я.
– Дайте доскажу, – живо остановила Тамара. – Саша и говорит: сходи к врачу и узнай, как зовут этого святого, и надо бы такую иконку достать. Я от радости сама не своя, как на крыльях, – к врачу. Он мне и рассказал, что это Архиепископ Крымский Лука, он же профессор, хирург по этим гнойным делам, его даже Сталинской премией наградили.
Так вот, купила я Саше эту иконку, а он её под подушку положил. А дальше всё хорошо пошло. Вскоре рана закрылась. Саша радостный такой, всё меня благодарит. А я спрашиваю, за что, мол?  Он только улыбается. А батюшка говорит, что надо его к церкви приобщать, время сейчас благодатное. Тамара замолчала, посерьёзнела.
– И вот я решилась. Помолилась, жду. Тут он и сам приходит, тревожный  такой. Сел за стол, помолчал, а потом и говорит: «Тома! Виноват я перед тобой, всю нашу жизнь эту ношу несу, видно, пришло время всё рассказать». И он посмотрел на меня. А в глазах и тоска, и мука, и страх. Я как окаменела, вот оно, пришло! Он голову опустил и начал: «Ты ведь знаешь, как я в армии служил, никуда не отпускали, только письма тебе слал, по тебе очень скучал. А тут прапор-земляк говорит: «Давай тебе увольнение сделаю. Пойдём в воскресенье к моей подруге, посидим...». Пришли, а там её приятельница. Выпили. Она опытная, я не устоял. Так тебя там и предал. Ты меня ждала, а я – нет!» И он посмотрел на меня, а в глазах такая мука! Я молчу, сказать ничего не могу. «Ты, Тома, не думай, никакой любви не было, твоё лицо перед глазами стояло, да и не пара я ей. Так, потешилась она. Встречались ещё два раза просто так, потом приехала провожать, зазывала, но я не пошёл. Я уже душой и сердцем с тобой был. Ты помнишь, Тома, как я к тебе тогда прибежал?» – и он с надеждой посмотрел на меня.
Тяжело мне было, но я его сразу простила. Ведь любил и любит, да и жалко мне стало его за долгие муки. Снова он на меня взглянул, как я, и говорит:
– Ведь это ещё не всё, Тома... Уже потом прапорщик известил, что родила она сына и в дом ребёнка отдала.
Ты ведь знаешь, что в Рязань часто езжу. Так я её разыскал. Она хоть и с образованием, но беспутная была, всё мужиков меняла. Узнал, где сын. Потом её след потерялся.
Он замолчал, голову руками обхватил, дышит тяжело. А я ему говорю: «Рассказывай уж дальше, не томи!»
А его как тряска бьёт. Потом говорит: «Я ведь все эти годы навещал сына, помогал, чем мог, деньги утаивал, посылал. Ты только пойми, не мог я своего мальчонку покинуть».
«А где же он теперь?» «Школу закончил, вот в армии отслужил, как я, в десанте, демобилизовался. Ему от собеса комнату должны дать. Я-то вот болел, а он там... Почему скрывал? Боялся, не простишь, прогонишь...» И тут плечи у него задрожали, закрыл он лицо руками и заплакал. Вы знаете, как здоровенные мужики плачут? Страшно это.
Тамара перекрестилась и продолжила: «И тут внутри меня проснулись и радость горькая, и жалость к Саше, и надежда». Кинулась я к нему, обняла со всей силой: «Саша! Милый ты мой! Что же ты молчал? Это кровинка твоя! Пусть он нашим сыном будет!»
Саша как рухнет на колени и всё руки мне целует и приговаривает: «Ты добрая! Ведь знал, что простишь, и молчал».
Так мы с ним вместе и поплакали. Он оттого, что грех с души снял, а я от радости за него. Пришли в себя. Спрашиваю: «А примет меня Серёжа? (это так сына зовут)». «Да как же такую, как ты, не принять? Я ему ведь всё про нас с тобой рассказывал... Боится Сергей, что ты его не признаешь».
Тамара задумалась, а потом тихо заметила: «Как же вы, мужчины, мало в женских сердцах разбираетесь!» Я согласно кивнул.
– А потом мне Саша говорит: «Я ведь в церковь заходил. Креститься буду. Батюшка день назначил. Только подготовиться надо». Вот это была для меня радость так радость! Я Саше говорю: звони сейчас же Серёже, зови его к нам. Супруг позвонил и пригласил сына.
А дальше всё чередом идёт. Саша молитвы стал учить, а я к встрече готовиться. За два дня до крещения Серёжа приехал. Так на отца похож! Скромный такой. Вижу, опасается меня. Так я его обняла, а уж он потом ко мне прижался и тихо спросил: «Мама, а Вы папу простили?»  А я ему: «Что тут прощать, сынок? Это жизнь. Главное, ты у нас есть. Ведь сколько лет Бога молила, чтоб он тебя послал»...
А с крещением вообще интересно вышло. Серёжа тоже некрещеным оказался. Купили они крестики друг другу и в один день крестились. Вышли из церкви радостные. Взяли они меня под руки, идём по городу. Саша помолодел, и иду я, как между братьями. И такие у меня на сердце радость и свет, что  так бы и шла с ними до конца своего века...
Спали отец с сыном в одной комнате. Много разговаривали, долго не засыпали. Стал сынок собираться и говорит: «Мама, я в командировку на месяц уеду. А когда вернусь, сразу к вам!» Обняла его, поцеловала, перекрестила, всплакнула. Он такой крепкий, ладный, а тоже сердце не выдержало: голову отвернул и ладонью по лицу махнул...
Уехал Серёжа. Остались мы вдвоём, вместе за сына молимся. Только стала замечать, что муж тревожный какой-то, беспокойный. Заказы по работе не ищет, в военкомат за справкой ходил. Я как-то вечером к нему приступила: «Говори, что тебя мучает?» А он отвечает: «Тома, врать не буду. Серёжа с другом своим армейским добровольцем в Новороссию поедет. Так я решил вместе с сыном. Всё присмотрю за ним».
Я так и ахнула:  «Да куда тебе, с больной-то ногой, недавно ещё не ходил!» А он в ответ: «Как ты не понимаешь? Я ведь ногу сохранил благодаря святителю Крымскому Луке! Ведь если они Новороссию возьмут, то прямиком на Крым двинут. Кому же, как не мне, там быть!» – И он даже ладонью по столу хлопнул. Я вся поникла, сжалась. А Саша обнял меня и говорит: «Ты пойми, Том. Ведь на Божеское дело идём, всё хорошо будет!»
Всю ночь не спала, проплакала. Он целый день хлопотал, собирался. А вечером нога разболелась: отёк, температура. Врач категорически запретил поездку. Так он дома и остался.
А Серёжу с другом мы проводили. Теперь вместе ждём. А Саша всё не успокаивается: «Как выздоровлю – сразу к сыну!»
На «Цемгиганте» моей попутчице надо было выходить.  Я искренне, от всей души пожелал Тамаре и её семье счастья.
Мы тепло попрощались. Взял её сумки и проводил до дверей вагона. Когда она вышла на платформу, к ней, чуть прихрамывая, торопился высокий мужчина. А она, оставив ношу, побежала ему навстречу.
Всего лишь за час я узнал судьбы трёх людей и подумал, как широка и многогранна русская душа. И вновь в минуты испытаний облегчение принёс промысл Божий.
Михаил СТРАХОВ

 

НАША КЛАССНАЯ ОДИГИТРИЯ

Первая встреча с ней состоялась 1 сентября, когда я перешёл в пятый класс. Тогда было принято решение об объединении мужских и женских школ. Учащиеся собрались на баскетбольной площадке позади школы. Мальчики – у одного кольца, девочки – у другого, преподаватели – в середине.
Мы с любопытством высматривали будущих одноклассниц. Многие были нам знакомы, так как жили неподалёку. Совместное обучение казалось непостижимым. Сидеть с девчонкой за одной партой! А тут ещё прошёл слух, что у нас будет классная руководительница, в обязанности которой входит: вникать во все наши дела, следить за успеваемостью и ещё самое страшное – ходить по домам и сообщать родителям о проделках их детей.
Кто же она? Мы стали выискивать её среди учителей, некоторых мы видели впервые. Только бы не учительница немецкого языка, её крикливость и въедливость были известны всей школе. Нас развели по классам. Мальчишки заняли парты ближе к окнам, девочки расселись на оставшихся свободными. Обстановка была не враждебная, но настороженная.
Вошёл директор с незнакомой нам молодой учительницей. Она была очень красива. Черты лица её были тонкими и правильными, пышные русые волосы были собраны в пучок на затылке и открывали высокий лоб. Лицо её напоминало изображение древних гречанок в только что полученных учебниках истории.
Директор представил её, назвав по имени и отчеству, и сообщил, что это наша классная руководительница, а затем вышел. Нина Ивановна села за стол, положила перед собой классный журнал, раскрыла его, дружелюбно посмотрела на нас и улыбнулась. «Вы уже знаете, как меня зовут, а теперь расскажу о себе. Я только что закончила педагогический институт. Помимо классного руководства, буду преподавать вам физику. Вы мои первые ученики, и я очень рассчитываю на нашу дружбу. Мы будем помогать друг другу. Хорошо?»
В классе началось оживление. Все, конечно, согласились, тем более что такого признания никто не ожидал. «Сейчас я познакомлюсь с каждым из вас!» – и она вновь улыбнулась. Услышав свою фамилию и имя, мы вставали и снова садились.
После знакомства Нина Ивановна перешла к основному вопросу. «Вы знаете, что принято решение о совместном обучении мальчиков и девочек. Это не значит, что вы должны сидеть раздельно по разным партам». Пронёсся гул мальчишеского и девчоночьего негодования. Подняв руку, учительница успокоила класс, а затем, продолжая говорить, стала ходить между рядами парт. Она рассказывала о дружбе и преданности, о том, что кичливость и заносчивость присущи как мальчикам, так и девочкам. Напомнила, что в недавней ВОВ участвовали не только мужчины – бывшие мальчишки, но и женщины – бывшие девчонки, что женщины никак не уступали мужчинам в мужестве и героизме, и сейчас есть женщины – военные лётчицы и даже капитаны дальнего плавания. Сделав паузу, Нина Ивановна нас озадачила, сказав, что девочки, может быть, больше, чем мальчики, способны на дружбу.
Она вновь села за стол и внимательно посмотрела на нас. «Вы – дети, родившиеся в конце войны и испытавшие трудности послевоенных лет. Наша страна стала семьёй народов, поэтому мы сообща победили фашистов. Вы – сыновья и дочери участников этой войны. Разве наш класс не одна семья? А вы расселись как враги по разным партам!» Мы – девчонки и мальчишки – обиделись, стали кричать, что это вовсе не так, что мы просто привыкаем друг к другу. «Так, может быть, вы сядете кто с кем хочет?» В классе произошло замешательство. Ни мальчишки, ни девчонки не хотели сделать первый шаг.
Тогда Нина Ивановна сама решила вопрос. «Вас тридцать человек – пятнадцать мальчиков и пятнадцать девочек. Давайте без обид распределимся в алфавитном порядке по журналу». Так мы расселись парами и за редким исключением оставались вместе до окончания школы.
Учительница, облегчённо вздохнув, вновь обратилась к нам: «А теперь я хочу поговорить с вами о добре и зле. Добро – это когда от ваших поступков, от вашего отношения близкие и окружающие испытывают радость. Зло – противоположное понятие, оно вызывает горе и печаль. Лучше всего, когда, делая доброе дело, испытываешь счастье. Увидите, – продолжила Нина Ивановна, – что любое доброе дело откликнется для вас большим добром. Если же вы и взрослыми будете, как дети, то счастье и радость жизни будут вам сопутствовать».
Лично я не вспомнил, что испытал счастье, когда перевёл старушку через дорогу или когда вытащил из трубы застрявшего в ней кота. Нина Ивановна ещё говорила о том, что у детей больше, чем у взрослых, возможностей нести добро людям, потому что их сердца не испытали тех тягостей и невзгод, которые выпали на долю их родителей. Она посоветовала делать добрые дела, начиная с сегодняшнего дня, не откладывая на завтра. Порекомендовала завести для этого специальный дневник. Потом похвалила нас за то, что один хороший поступок мы уже совершили, сев парами и избавив её от многих неприятностей.
Нам очень нравилась новая учительница и то, что она говорила. Мы, мальчишки, просто влюбились в неё, и каждый из нас для себя решил, что изо всех своих сил будет учить её предмет – незнакомую нам физику. Не хотелось, чтобы зазвенел звонок, но урок закончился. После ухода Нины Ивановны никто из класса не вышел. Общее мнение: «Классная училка!» А ещё порешили её не подводить, потому что старые мымры из учительской могут её затюкать. На этой хорошей волне мы познакомились со своими соседками.
На следующей перемене мальчишки пятого класса превратились настоящую «тимуровскую команду». Как себя вели наши девочки, я не помню. Мы носились по школе, выискивая, чем помочь первоклассникам, предотвращали ссоры, разнимали драки. Мне удалось помочь техничке вытереть с пола разлившиеся из чайника чернила. У неё же я попросил ножницы, которыми разрезал пополам тетрадку. На её обложке цветными карандашами написал: «Дневник добрых дел имярек». Туда под номером один я занёс своё первое деяние.
В конце занятий с другом Колькой мы решили проводить Нину Ивановну до дома и понести её портфель. У учительской мы встретили пятерых опередивших нас конкурентов. Так мы и пошли все вместе, передавая портфель из рук в руки.
Вся неделя прошла под знаком добра. Все мои одноклассники завели дневники. Соседские старики, старухи, инвалиды, просто одинокие люди были ошеломлены порой даже навязчивым вниманием с нашей стороны. Были избавлены от набегов сады и огороды, перестали страдать даже злополучные коты. Мы находились в состоянии преклонения перед нашей учительницей.
В конце недели Нина Ивановна забрала наши дневники, а в понедельник на классном часе сказала, что, судя по дневникам, мы очень хорошие дети, просто замечательные! Она вернула нам дневники со словами: «Вы их сохраните на память, может быть, потом покажете своим детям. Добрые же дела продолжайте делать и всю свою последующую жизнь, но не так явно и демонстративно, а скромно и незаметно!» Эти слова мы постарались запомнить.
Физика оказалась нашим любимым предметом. Отстающих не было. Нина Ивановна проводила с нами по возможности всё своё свободное время, успев близко познакомиться с каждым. Если была необходимость, помогала по другим предметам. Когда большой перемене предшествовал её урок, не уходила в учительскую, а оставалась с нами. Делилась своими нехитрыми бутербродами, а мы старались угостить её своими завтраками.
Что удивительно! Не было фамильярности ни с её стороны, ни с нашей. Мы любили, уважали, а она ценила и была благодарна за такие чувства. Нина Ивановна не носила крестик, по крайней мере, его никто не видел. Мы носили красные галстуки. Была суровая эпоха атеизма. Но однажды одноклассница рассказала, что её бабка видела нашу учительницу со свечой в руках на ночном Пасхальном крестном ходе в Богоявленской церкви. Это никуда не пошло, класс хранил тайну.
Нина Ивановна всегда защищала нас и у директора, и на педсовете, просила за проказников и двоечников. Она ходила с нами в походы, на прогулки в лес и на реку, купалась вместе с нами. Однажды в походе нам предложили разместиться на ночь в церкви, где находился сельский клуб. Однако под каким-то предлогом учительница отказалась, и мы переночевали на сеновале конюшни. Никто тогда на это внимания не обратил, это я уже потом вспомнил.
Нина Ивановна пользовалась нашим исключительным доверием. Однажды мы собирали металлолом на поездку в Большой театр. Собирали мы его три дня. Один из одноклассников в эти дни в школу не ходил, говорили, что болеет. Однако кто-то видел, как он гонял мяч на соседней улице. Денег было мало и на классном собрании решили: «Раз он филонит, то в Москву ехать не имеет права». Поднялась Нина Ивановна и попросила класс ей самой разузнать и разобраться, в чём там дело. На следующий день она пришла в класс и спросила: «Вы верите мне?» Все дружно ответили: «Конечно, верим!» – «Так я вам скажу, что ваш товарищ достоин этой поездки». Споров и разногласий не было.
Лишь значительно позже выяснилось, что у мальчишки были обнаружены вши. Его постригли наголо, чем-то посыпали, мазали какой-то дрянью. Из-за стыда он отказался идти в школу, и Нина Ивановна его с трудом уговорила. А деньги за поездку внесла за него она сама. Отец мальчика погиб на фронте.
В восьмом классе начала назревать катастрофа в наших отношениях. Кто-то видел нашу учительницу со здоровенным, высоким рыжим мужчиной. Они шли, держась за руки, весело разговаривали и смеялись. Мы расценили это как предательство. Значит, рыжий детина для неё – всё, а класс – ничто! Ревность овладела нашими мальчишескими сердцами.
Мы провели следственно-оперативные мероприятия. Выяснили, что он инженер, работает на КБМ, курит и увлекается рыбной ловлей. Была поставлена задача – развенчать в глазах нашей любимицы её друга.
Где-то вскоре на классном часе нашей руководительнице был задан вопрос: «Как надо относиться к курящим людям?» – «Хорошо, что в нашем классе никто не курит, – ответила она. – Вы, конечно, знаете, что никотин – яд, и он наносит непоправимый вред здоровью. Курящим надо это разъяснить». – «А у вас есть знакомые, которые курят?» – последовал следующий вопрос. Нина Ивановна с некоторой паузой ответила: «Да, у меня есть такой человек, и он мне очень дорог». Тогда мы все вместе стали возмущаться: «Почему он вам дорог, если курит? Ведь он наносит вред не только самому себе, но и вам!» – «Послушайте, ребята! – подумав, ответила учительница. – Курение – отвратительная привычка. Но если курящий любит другого человека, не переносящего курение, то во имя любви он способен на многое. Я на это рассчитываю!»
Тогда был задан ещё более коварный вопрос: «Если человек любит, то он должен отдавать всё своё свободное время тому, кого любит. А вот такие люди, как рыбаки, могут ли любить, если день и ночь на реке околачиваются?»
Нина Ивановна всё поняла, она слегка покраснела. «Так вы видели меня с Юрой? Скажу вам, что он очень хороший человек, и я ценю его отношение ко мне! А что до рыбалки, так это замечательное занятие. Жаль, что я не умею ловить рыбу! Лёша! Все знают, что ты хороший рыбак. Дай мне несколько уроков по рыбалке. Я научусь и буду со своим другом больше времени вместе». Лёшка, покраснев, как рак, кивнул головой.
Нина Ивановна помолчала, а затем решительно сказала: «Если у меня произойдут изменения в личной жизни, то на наших отношениях они никак не скажутся. Вам не надо волноваться и переживать. Всё будет хорошо!» Она не ошиблась, её личная жизнь сложилась удачно.
Что до уроков по рыбной ловле, то учительница с Лёшкой три дня ловили рыбу на Оке в районе камешков. Он потом всем сообщил: «Хорошая ученица!», а ещё похвалился, что они вместе за эти дни съели 18 бутербродов с колбасой. Конечно, бутерброды были Нины Ивановны.
На экзаменах в десятом классе она переживала за каждого. Ободряла, советовала, сочувствовала, радовалась. На выпускном вечере танцевала с нами, для каждого нашла тёплые слова напутствия. Потом, рано утром, мы всем классом провожали Нину Ивановну до дома. По дороге пели песню «Учительница первая моя…» Услышав пение, встретить её вышел муж. Мы хором громко прокричали «До свидания» и расстались. Нам показалось, что Нина Ивановна плакала, когда уходила домой.
Больше я с ней не встречался. Но однажды в Тихвинском храме увидел знакомый профиль. Время пощадило её тонкие черты лица и красоту. Губы её что-то шептали, наверное, молитву. Это была моя первая и единственная классная руководительница – Нина Ивановна.
Мне кажется, что и тогда, давным-давно, она была верующей и старалась, как могла, вести нас по жизни, опираясь на Закон Божий, который, наверное, ей был знаком. Ангела Хранителя тебе и долгих лет жизни, наша дорогая путеводительница!
Помятуя о её предельной скромности, я намеренно изменил имя нашей классной руководительницы. Но надеюсь, если она прочитает это повествование, то вдруг вспомнит те далёкие годы и наш весёлый и задорный класс.
Михаил Страхов

 

"Я БЫЛА В ГОСТЯХ У СМЕРТИ…"

Избавление ангелами души праведника

К сожалению, многие в наше время живут беспечно, не думая о том, что наш путь на земле быстротечен. О чём только мы не заботимся, но только не о спасении своей бессмертной души. Может быть, рассказы христиан, переживших клиническую смерть, помогут нам образумиться? Приводим воспоминания Валентины Николаевны РОМАНОВОЙ.
Это было в 1995 году. Под Пасху, когда Христос сошёл во ад. Ранним утром её
разбудил грохот. Автокатастрофа? Она выглянула в окно. Дорога у дома была
пустынной… И вдруг вспомнилось всё. Это мелькнуло, как в ускоренном кино, но до мельчайших деталей, до каждой тени, до малейшего звука. Всё, что последовало за той страшной аварией. Всё, на чём более десятка лет лежала печать забвения. Она вспомнила, что была в гостях у смерти.
* т      *       *
Валентина Романова: "В 1982 году мужа перевели из Североморска в один из гарнизонов Крыма. Устроились на новом месте. Получили квартиру в доме офицерского состава. Купили мебель, цветной телевизор. Кругом сады, виноградники, что ещё надо для жизни?
...Мне не хотелось везти этих женщин. Очень уж просили. Нехотя заводила свой "Москвич". А по шоссе уже неслись угнанные красные "Жигули". Потом –страшный грохот неожиданного удара.
Врач сказал: "Всё сделали, но спасти её не удалось. Сердце не бьётся". Кто-то
добавил: "Ведь у неё две маленьких девочки".
Её травмы оказались страшными. Сильно была повреждена печень. Когда она вышла из больницы, болело буквально всё. Но странное дело: со временем организм как бы обновился.  
В теле раздался толчок. Я оказалась как бы над всеми. Врач спокойно записывает что-то. Говорит, что утром из Симферополя надо вызвать машину и отправить в морг... Потом одна женщина в палате хватает подушку: "С мертвой лежать? Не буду!"
Я тихонечко говорю: "Хи-хи-хи, а я живая". Но голос не звучит. Говорю погромче: "А я живая!" Опять не звучит! Что с моим горлом?! Пока они все не ушли, я рукой трогаю их по затылкам. Не чувствуют! Даже волосы не шевелятся от прикосновения.
Вижу ручку на столе: сейчас возьму или собью, чтобы привлечь внимание. Я её
беру, а она не берется! Ощущаю свои руки здоровыми, а она не берётся. Что со
мной?!
Меня охватывает такой страх, что, кажется, сердце разорвётся. Слышу приближающийся гул. Монотонный такой. Как в метро. Чувствую, сзади чёрная дыра.
Вроде как труба, и меня всасывает. Тянет долго. Ощущение не из приятных.
Наконец, выбрасывает куда-то. Грунт каменистый. Ничего нет вокруг.
Вдруг вижу: слева высокий мужчина стоит. Я к нему! Хочу спросит, где я нахожусь.
И тут я вижу его взор. Страшные глаза, нечеловеческие. Как у зверя в прыжке. У меня душа заледенела. Первая реакция: бежать! Развернулась, а сама думаю: ну куда я от него скроюсь! Закричала: "Господи, спаси!" И вдруг почувствовала
облегчение. Рядом появился кто-то другой. Я его не вижу, но чувствую: красивый такой. Как только злой пытается схватить меня, он становится между нами. И так мы бежим. Неожиданно спотыкаюсь о какой-то невидимый, словно стеклянный, барьер.
Падаю. И тут снова из меня как будто что-то выходит. Мой спаситель ловит это
что-то. Дух? Душу? Не знаю.
А злой останавливается у барьера. Не может его переступить. На меня даже не
смотрит. Уходит. Слышу голос спасателя: "Что, маленькая, хорошенькая, а тебе не досталась!"
Что такое? Да что у меня такое? Почему тот за мной гнался? И тут справа и слева за мной оказываются двое. Я их не вижу, но они меня ведут. Как  заключенную. После смерти человек лишается не только тела. У него воли нет.
В том мире не хочешь идти, хочешь убежать, скрыться, но не можешь. Воля у нас есть только здесь. Ты волен заслужить рай или ад. Но только ЗДЕСЬ. ТАМ уже поздно...
Я ощущаю, что лечу всё ниже, словно раскрылась земная кора. Мне говорят: "Смотри!" Проносится мысль: неужели сбросят? Я закрываю лицо ладошками (так мне казалось), потому что запах... Меня чуть не стравило. Теперь знаю: так пахнет мёртвое тело. Ничего не видно. А они опять: "Смотри!" Я глянула и в ужасе отпрянула. Миллионы людей! Как головастики в бочке. Рыдания, вопли, стоны. На глубочайшем дне люди всех цветов кожи. Они... испражняются на глазах друг друга и сами же во все это садятся. Невыносимая вонь! Стены пропасти доверху в плевках и кале. Мне говорят: это колодец отходов.
Я спрашиваю: "Как они сюда попали? Как их спасти? Надо какой-то канат. Почему к ним так безразличны?"
А мне в ответ: "Здесь человеческие пороки."
– Как это, пороки?
"Скотоложники, извращенцы, блудники, прелюбодеи, развратители малолетних, мужеложники..." Я и слов таких не знала. Мне говорят: "Прикосновение этих людей приносит страдание. Вы их не жалейте. Они получили то, что заслужили..."
И вдруг вижу поле. Канавка какая-то. Ко мне спиной сидят две женщины. И детки. Испачканные, грязные. Как они попали сюда?
Мне говорят: "Это не рожденные дети..."
– Как это?
"Жертвы абортов. И твои здесь..."
У меня волосы встали дыбом. Я ведь делала аборты. Не ведала, что это грех. Слова такого не знала. Мне придётся отвечать за них?
Женщины не обернулись. Молчали.
И тут я поняла, что меня ждет наказание. Нашла непередаваемая тоска...
Каменистая дорога поднималась выше. И тут на восточной стороне как бы рассеялись облака, и показалось огромное здание. Массивная дверь приоткрылась. Две женщины.
Они были чистенько одеты! У одной головной убор, теперь я уже знаю, что
монашеский. Она увидела меня и захлопнула дверь. Я стала стучать. Мне ответили: "Слушай голос. Принимаем отмоленную."
На западе, куда показала женщина, я увидела свалку. Старые серые барачные
строения, вроде свинарников. Одна дверь открыта. Внутри – огромное количество людей. Стоят вплотную друг к другу. Множество лишенных улыбок, усталых, непередаваемо грустных лиц.
И тут раздался голос. Громкий, необычайно торжественный и монотонный. Он шёл как бы с небес, но неба над нами не было, был лишь каменный свод. От этого голоса всё дрожало. Люди замерли, подняв головы кверху. Голос назвал имя...
Из барака вышла древняя-древняя старушка. Обычно души молодые, но она была старой. С надеждой смотрела вверх. Но голос замолчал.
Меж тем одну женщину одевали. Я поняла: для поднятия наверх.
Всё во мне всколыхнулось – до боли в сердце. НЕ ВСЕ ПОТЕРЯНО, КОГДА В РОДУ ПОЯВЛЯЕТСЯ МОЛЯЩИЙСЯ. Он может вымолить прощение.
*       *       *
Особенно важно поминовение на литургии. Иеромонах Серафим (Роуз) приводит такой пример: "... еще до прославления св. Феодосия Черниговского (1896 год), иеромонах... преоблачавший мощи, устал, сидя у мощей, задремал и увидел перед собой святого, который сказал ему: "Спасибо тебе за труд за меня. Прошу также тебя, когда будешь служить литургию, помяни моих родителей", и он назвал имена... "Как можешь ты, святителю, просить моих молитв, когда ты стоишь пред Небесным престолом и подаешь людям Божию благодать?" - спросил иеромонах. "Да, это верно, - ответил св. Феодосий, - но приношение на литургию сильнее моих молитв".

*      *      *
Я упала на колени. Полились слезы. Все плакали. Они ждали вызволения. Ждали в любом поколении. Кто-то прощён. Кого-то вымолили. Спасение есть и здесь...
Потом меня снова повели вниз. Открылась скальная завеса. Обдало огненным жаром. Потом я вспоминала его во время болезни. Оказывается, человеку дано почувствовать подобие адского пекла. И пусть каждый задумается. После  болезни мы должны как-то прозревать.
А там, в серой мгле, в каменном котловане, кипела раскалённая лава. В ней варилась уха. Живая человеческая уха. Огромное количество людей. Головы на
мгновение выныривали на поверхность, чтобы глотнуть воздуха, крикнуть и тут же скрывались в безжалостном пекле мук.
Хотелось убежать, просить о помощи, но жертвы сами взывали ко мне. Они молили о пощаде. Они обезумели от боли.
"Здесь все: убийцы, колдуны, ведьмы. Все те, кто спокойно не жил на земле. Они не понимали цены своей вечности".
Рассказ Валентины Романовой об этом удивительно совпадает с тем, что сообщают нам Отцы Церкви. Например, место, куда попадали языческие жрецы, описывается Макарием Египетским именно как огненное озеро.
Передо мной появилось лицо женщины. Обожжённое, страдальческое и обреченное.
"Вот смотри: она приколдовывала, и ей служили бесы. Теперь она дает отчет своим похотям..."
Многие сказанные мне слова были непонятны. Ведь я не бывала в церквях, в
гарнизонах их не было. Никогда не читала Библии. Но там, в пекле, просить
объяснений не хотелось...
По нашим меркам, я была доброю: не чуралась бедности, любого труда. Как не
хотелось быть там со всеми! Честно говоря, я трусила и потихонечку взывала:
"Господи, ведь я уверовала... Только не здесь!"
Оторвавшись от вечных мучений, мы как бы выплывали из страшного сновидения. "Ты видела земную ось. А теперь мы приближаемся к Земле".
Остановились у огромного каменного куполообразного ангара. На нем цифра - "91".
Вхожу осторожно. Боюсь, как бы меня не забыли там. Кругом - тысячи, может быть, миллионы людей. Все смотрят вверх. Появляется какой-то сигарообразный предмет, открывается нижний люк. Из него выпадает вроде как маленькая собачка. Все подходят и гладят ее. Чувствую, запах от нее какой-то нехороший. Сероводородом пахнет. Я скорее из ангара. Кричу: "Люди, уходите". А они не слышат.Вижу ЭТО поднимается, а люди гладят его по спине как собаку. Оно растет. Все больше, больше. Достигло огромных размеров и как рыкнет! Пасть огромная, клыки. Вся в крови. Толпу парализовало.
Я скорее ушла оттуда со своими спутниками и оказалась на земле. Только тут
впервые осознала, что такое СВЕТ и что такое ТЬМА. Я дышала свежим воздухом, ласкала взором траву, деревья, цветы. Оказалась у подножия неизвестной мне возвышенности. Отсюда начиналась странная лестница. У её подножия – одетые в светлое мужчины и женщины.
Лестница была сделана из какого-то особого материала. Ноги как магнитом
притягивала. Подниматься трудно. Чувствую, идущая передо мной женщина отяжелела и давит на меня. Если бы я отошла в сторону, она бы упала. Надо поддержать ее!..
Набравшись сил, она продолжает подъём.
Меня охватила такая радость, легкость, уверенность! Цель близка. Женщина уже поднялась наверх, скоро поднимусь и я, грешная, недостойная!
Показались стайки голубей, они встречали поднявшихся веселым гуканьем. Тихое, необыкновенное пение раздавалось со всех сторон. Будто хор птиц, детских голосов вёл эту мелодию. Она напоминала тридцать третий псалом. Я духом зашлась от переполнявших меня чувств. Так возликовала, что сроду такого не знала, хотя всегда была жизнерадостной. Краем глаза успела охватить зелень, голубизну огромного купола-неба. Ласковые лучи неведомого светила обласкали мою сущность и наполнили такой любовью, о которой невозможно и мыслить...
И вдруг тяжесть. Сильный толчок. Открыла отяжелевшие глаза. Рядом с кроватью на коленях стоит сбивший меня мужчина. И плачущим голосом говорит: "Только снова не умирайте, я вашу машину починю..."
Я ещё не поняла, где нахожусь. Спросила: "И Вы здесь?"
По материалам журнала «Русский Дом»

 

ГНЕВ И МИЛОСЕРДИЕ СВЯТИТЕЛЯ

Недавно мне довелось побывать во Владимирской области, где моя семья проводила не одно лето. Село, в котором мы обитали, ранее зажиточное и благоустроенное, сейчас производило тягостное, удручающее впечатление. Из ста домов сохранилась лишь одна треть, остальные были разрушены или уничтожены пожаром.

Дом с провалившейся крышей с остатками голубой краски на фасаде в начале 90-х годов принадлежал почтальону Насте. Она жила вместе с мужем Сергеем – электриком колхоза. Детей у них не было. Настя была общительной, дружелюбной, не в пример своему довольно  скандальному, часто выпивающему мужу.

Трагическая и поучительная история разыгралась в этом доме жарким июньским летом 1991 года. Она произошла на местный престольный праздник Николая Чудотворца. Сергей крепко выпил и начал по обыкновению куражиться, кривляться, петь песни, плясать, привлекая внимание соседей.

Собравшиеся пытались образумить гуляку, но он еще более расходился. И тут кто-то напомнил дебоширу, что сегодня большой праздник, что Николай Угодник строг и не резон так себя вести в этот день. Увещевание ввело пьяного человека в ярость. Понеслись ругательства и хула на святителя. И вдруг его бранные крики превратились в подобие петушиного клёкота и кошачьего мяуканья.

Хулитель замер, на его лице блуждали страх, изумление, растерянность. Пытаясь что-то сказать, он с ужасом закрывал рот руками, а затем, издав утробный стон, убежал в дом.

Соседи были ошеломлены, кто-то крестился, кто-то шептал о праведном гневе святителя, о Божием наказании. Срочно послали в правление колхоза за женой. Вскоре явилась испуганная супруга и вошла в дом. Оттуда не раздавалось ни звука. Помчались к нам, зная, что мы с женой врачи, но нас дома не оказалось.

На машине председателя Сергея увезли в районную больницу. Долго шли пересуды и разговоры между жителями, и что любопытно – в ближайшее воскресение число прихожан значительно увеличилось. Среди них заметили счетовода члена партии, который, якобы, в этот злополучный день выпивал с Сергеем.

Через неделю Настя привезла мужа домой. Он никуда не выходил. Всё замечающие старушки увидели, что Настя перестала покупать четвертинки. Говорили, что «дело плохо». Несмотря на то, что Сергей пил какие-то таблетки, на работу он не выходил, был на больничном листе.

Вскоре жена повезла его в Москву, где он находился более месяца. Лечение не помогло, прогноз был неутешительный, и главное, что причина такого расстройства речи не была установлена. Диагноз: «острое нарушение мозгового кровообращения» не подтвердился.

Начались поиски специалистов, поездки по городам и весям. Были проданы корова с поросенком. Не помогали заговоры и ворожба. Возили Сергея к какой-то известной знахарке, жившей в лесу под Гусь-Хрустальным. Но все эти попытки получить исцеление были безнадежными.

Ему дали вторую группу инвалидности. Жена взяла подработку в конторе, поручив мужу разносить почту. Он общался знаками, а заходя в дом с иконой Николая Чудотворца, грозил ему кулаком.

Верующие односельчане советовали Насте отвести Сергея в храм, покаяться, попросить прощения, но отклика не было. Такая ситуация длилась несколько лет. Сергей изменился, принося почту, он уже не ругался, а плакал.

Чудо произошло, когда умер старик Николай, живший по соседству. По сельской традиции похоронное шествие до кладбища проходило так. Впереди процессии несли крест, затем крышку гроба, а потом икону святого с именем покойного. Как случилось, что икону святителя Николая нёс его бывший хулитель Сергей, никто не мог припомнить. Может быть, это случилось по воле Божьей.

Как рассказывали очевидцы, он с этой иконой стоял на панихиде в церкви на коленях, прижав её к груди, и рыдал. На поминки он не пошёл.

Ранним утром растрёпанная, радостная Настя бегала по соседским домам, будя жителей криками: «Серёнька заговорил, Серёнька заговорил!». И это было действительно так. Сначала совсем косноязычно, затем всё лучше и лучше. В полном объёме, правда, речь не восстановилась, но общался с людьми он вполне сносно. От брани он отучился навсегда, потому что при попытке произнести что-нибудь нецензурное из его рта вырывались знакомые всей деревне петушиный клёкот и кошачье мяуканье.

Вот таким образом святитель Николай в этой отдалённой Владимирской глубинке явил свою волю и милосердие.

Михаил СТРАХОВ

 

Давид-Креститель

В «Зеленой серии» издательства Сретенского монастыря вышла книга протоиерея Алексия Лисняка «Сашина философия» и другие рассказы».

Отец Алексий родился в 1975 году в г. Эртиль Воронежской области. Окончил Воронежскую духовную семинарию. В настоящее время – настоятель Богоявленского храма с. Орлово Воронежской области. Прозаик. Член Союза писателей и Союза журналистов России. Публиковался в церковной и светской периодике, журналах: «Образ жизни», «Сибирские огни», «Наш Современник».

В новый сборник вошли 45 произведений. Предлагаем вашему вниманию один из рассказов.

Отец Георгий из села Горянина любит жизнь. Он восторгается ею, как маленький, и радуется возможности жить бесконечно, на небесах. Когда он проповедует с амвона, то обязательно расписывает будущий Рай самыми праздничными красками, и несколько старушек, что стоят в церкви, возвращаются со службы молодыми и воодушевлёнными.

Подумать только! Бесконечная, бесскорбная и беспроблемная жизнь! Неужели она наступит?!

Однажды в храм вошла немолодая упитанная дама. Не известно, слышала ли она рассказ про Царство Небесное или нет. Её взгляды на жизнь вообще были весьма своеобразными. Народ уже покинул храм, а батюшка что-то замешкался в алтаре. Дама терпеливо его ждала. Был летний вечер. Мимо церковных окон с мычанием протопало совхозное стадо. Наконец и отец Георгий загремел в алтаре ключами, собрался уходить. Спустился с амвона, и тут дама подплыла к нему с просьбой о помощи:

– Батюшка, без вашего совета мне не обойтись. Мне Петровна, ну вы её знаете, божественная такая, наказала свечку за мужа поставить кверху ногами, ну, чтобы он сдох. Я вот свечку купила, а где у неё верх, где низ – не разберу. Помогите разобраться, посоветуйте, пожалуйста.

Отец Георгий уставился на даму с удивлением. Он растерялся и не знал, как помочь этой прихожанке, чтобы её муж околел от свечки. Он открыл рот и удивлённо хлопал глазами. Дама решила изложить свою просьбу подробнее:

– Понимаете, муж – такая сволочь. А ещё он – алкаш, гад и изменщик. Он к Нюрке после работы заходил как-то. А Петровна всё видала. Она мне про его похождения всегда докладывает, добрая она, ну, по-соседски. Я уже вся извелась, высохла вся от тоски – сил моих нет. Ну, а Петровна-то, она старушка божественная, знает, как кому земельку подсыпать, как кому булавку в окошко воткнуть. И берёт за советы по-божески. Ну, я её и спросила, как с мужем-то быть. Она и присоветовала: «Чтоб он сдох, – говорит, – надо за него свечку заупокой поставить в церкви, но только обязательно кверху ногами. У попа, говорит, спроси, что да как. Он, дескать, в семинарии обучался. Такие мелочи-то знает, поди».

Отец Георгий посмотрел на необъятную «высохшую» от горя даму, подумал немного и решил рассказать ей про то, как Бог всех людей любит, про жизнь, которую Бог всем даёт, про жизнь, которая будет там, на небесах, у всех крещёных людей. Он даже открыл для этого рот, но дама перебила:

– Вот свечка, видите, кручу её в руках, кручу, а ни верха, ни низа не различу

никак.

Батюшка взял свечку в руки, расковырял фитиль и показал:

– Вот верх.

Потом глубоко вздохнул и добавил:

– Я храм собираюсь замыкать, служба кончилась. Идите домой. Там вас муж,

наверное, ждёт. Скоро корову доить. Одному-то несподручно, поди, без хозяйки со скотиной управляться. Идите помогать, а в убийцу мы с вами поиграем как-нибудь в другой раз.

Дама смиренно покинула церковь. Батюшка затушил все лампады,  лязгнул засовом на входной двери, щёлкнул замком и отправился домой.

Трудовой день закончился, и в прохладном воздухе тут же запищали комары. С фермы по окрестным лугам разливается коровье мычание и незлой пастушечий мат. Слева, в пруду, чуть пониже церкви играют золотые карасики. Ребятишки запутались в удочках на берегу. Гуси за день утомились под августовским солнцем. Они уселись у Лукичёвой калитки и даже не шипят на прохожего в шелестящей рясе. На отца Георгия нахлынуло вдруг поэтичное настроение. Всё наполнено прекрасной жизнью! И потом, подумал батюшка, тоже будет жизнь, но куда прекрасней этой! В миллион, наверное, раз!

Толстая дама настигла отца Георгия уже у его калитки. От резвого галопа её

«иссохшее» тело всё взмокло. Задыхаясь, она промолвила:

– Батюшка, спасибо за совет, только вот я спросить забыла, на какой подсвечник свечку-то втыкать? И ещё, забыла, сдохнет-то он – гад – скоро после этого?

Поэтичное вдохновение отца Георгия враз оставило. От жалости к даме и ко всем жертвам Петровны заныло сердце. Он решил помочь ей спастись, забыть об убийственных планах, скроил страшную гримасу и рявкнул что было духу:

– Дура! А ну, пошла отсюда на Великую горку к Кузькиной бабушке! И Петровну свою божественную с собой прихвати! Уйди с глаз моих! Не то я сам тебе эту свечку поставлю! Я те так её поставлю!!!

Дама решила не рисковать и поспешила убраться. В селе поговаривали, что местный поп свои обещания обычно выполняет.

Расстроенный батюшка вошёл в дом и уселся чаёвничать. Горячий чай обжигал, и настоятель долго фыркал в свою чашку про то, что «одолели Петровны, когда ж их Петровняя дурь уже повыветривается. Молишься за них, молишься, а они…» На третьем стакане он успокоился, и тут к нему подкрался шестилетний Давид. Он придвинул табуретку поближе к столу и вскарабкался на неё. Руками, перепачканными зелёнкой, он тоже нацедил себе чаю и принялся молча хлебать. Он был задумчив и совсем не слыхал, как отец вопрошал его про обилие зелёнки на руках. Заметно было, что в голове пацана скрупулезно копошится занятная думка.

Наконец он выдал:

– Скажи, пап, а крещёные ведь не умрут и в рай попадут... все?

– Бог их знает, – ответил отец, – все, кто Его слушается, наверное.

– Так нам, пожалуй, скучно будет в раю без кошек. Они-то, бедненькие, все некрещёные.

– Ну, не знаю. Кошки ведь нам для этой жизни нужны. Так ведь Господь устроил.

Давид ещё немного помялся. Он всё не решался поделиться с отцом своим великим открытием. В конце концов не выдержал:

– Знаешь, пап, я сегодня подумал, что кошкам тоже не хочется умирать. И я

изобрёл, как их тоже в рай взять. Я Мурку, и Барсика, и всех их котят… ну… это… покрестил. А что, запросто. Взял тазик, принёс воды из колодца, и всё. А ещё, только ты не ругайся, потом я поросят покрестил и цыплят… тоже… Свинью тоже вот хотел…

Тут на столе затряслись стаканы и миски. Отец Георгий от хохота весь покраснел и взмок. Сыну нужно было кое-что серьёзно объяснить про крещение, но сделать это теперь без смеха всё равно не получилось бы. Чтобы отдышаться свежим воздухом и успокоиться, он вышел на крыльцо. Но тут ему стало ещё смешнее: по двору чинно вышагивает крещёный петух, крещёная курица водит православных цыплят. На карнизе развалился Барсик – толстенный ортодокс…

Сад и вся улица утопают в зелени. В палисаднике красно от мальвы. Злые комары к сумеркам распищались не на шутку. Батюшка прихлопнул одного на лбу и подумал, как хорошо, что Давид не додумался и этих крестить. Гонялся бы за ними до ночи по селу. И на том свете потом бы от них житья…

 «БЛАГОВЕСТНИК» №5-2014

 

 

Он был светильник горящий и светящий…  
 

Отец Павел

5 августа в собственном доме погиб протоиерей Павел Адельгейм. Убийство 75-летнего священника молодым человеком из Москвы, приехавшим к нему «для беседы» и находившимся на тот момент в неадекватном состоянии, вызвало широкий резонанс.
Ещё при жизни его называли исповедником веры: в советские годы о. Павел три года провёл в лагерях. Из заключения вернулся инвалидом… Тем не менее, продолжал служить, а после падения коммунистического режима развил бурную деятельность: был первым во Пскове, кто восстановил из руин храм, потом ещё один – в деревне, построил храм на территории психиатрической больницы, организовал школу регентов, приют для сирот-инвалидов… Но самое главное – отец Павел собирал вокруг себя людей. Очень многие, вспоминавшие батюшку в те скорбные дни, свидетельствовали: его дом был всегда открыт, каждый мог найти здесь и приют, и стол, и общение. Последним, кого о. Павел принял в своём доме, стал его убийца…
Протоиерей Павел происходил из знатного рода. Его дед по отцу, Павел Бернардович Адельгейм – обрусевший немец, получил образование в Бельгии. Владел каолиновым, сахарным и конным заводами, которые сам и построил. После революции имения и заводы национализировали. Павел Бернардович по поручению властей построил фарфоровый завод в Виннице и был его директором. Производство шло успешно, но в 1938 году власти спохватились, что директор – «социально чуждый». П.Б.Адельгейма арестовали и расстреляли в Киеве в апреле 1938 г. Сын Анатолий хотел стать, как отец, горным инженером, но в институт его не брали из-за происхождения. Он окончил в Москве Вахтанговскую студию, стал актёром, в 1942 г. арестован и расстрелян.
Мать – дворянского происхождения, дочь полковника царской армии Н.Г.Пылаева, пропавшего без вести в годы гражданской войны. Тоже стала актрисой. После ареста мужа Татьяна Никаноровна с маленьким сыном ходила добиваться правды… В 1946 году арестовали и её, а Павлика отправили в детский дом. Любимым равлечением там, по воспоминаниям батюшки, было ходить на железную дорогу: из поездов выбрасывали много чего съедобного... Из лагеря мать сослали на поселение в Карагандинскую область. Она разыскала сына, и семья, пусть в усечённом виде, воссоединилась.
Жизнь на поселении одарила нечаянной духовной радостью: здесь мать и сын встретились с о. Севастианом (Фоминым) (ныне – прп. Севастиан Карагандинский). Отец Севастиан – воспитанник Оптиной пустыни, был учеником и келейником двух оптинских старцев – Иосифа и Нектария. Отсидев семь лет в лагерях в страшные 30-е годы, он не покинул голодный степной край, но остался здесь окормлять спецпоселенцев, работавших на угольных шахтах. Служил тайно, по домам, вопреки запретам властей: совершал службы суточного круга, крестил, венчал, отпевал. Литургия служилась по ночам в домах верующих, за плотно завешенными окнами. Вокруг о. Севастиана собралась крепкая община. За советом к тому, кого ещё прп. Нектарий Оптинский называл прозорливым, съезжались люди со всего Союза. В приход прп. Севастиана и попал бывший советский детдомовец; «у ног» старца он постигал азы веры и церковной жизни. Сам о. Павел вспоминал об этом так: «Моё решение служить Церкви созрело в тринадцать лет. Это действительно был замечательный Пастырь, и общение с ним привело меня в храм навсегда. С тех пор моё сознание нашло точку опоры в Промысле Божием. Тайна Промысла открывалась мне в жизненных обстоятельствах. С тех пор Промысел Божий строит мою судьбу, а я только принимаю её с благодарностью Богу».
Неудивительно, что желание посвятить себя церковному служению возникло так рано: в 16 лет, закончив девять классов, он становится послушником Киево-Печерской Лавры, проживая там нелегально как несовершеннолетний, исполняет обязанности чтеца и экскурсовода. В 1956-м, по достижении восемнадцатилетия, Павел Адельгейм поступает в Киевскую духовную семинарию. В то время её ректором был архимандрит  Николай (Концевич), а инспектором – протоиерей Константин Корчевский, о которых о. Павел сохранил благодарную память. «Мне нравилось учиться, – вспоминал он, – учился я отлично. Много времени проводил за чтением. Изобилие книг, о которых можно было только мечтать в те годы...»
Но вскоре наступили иные времена. Руководство семинарии сменилось: ректором был назначен игумен Филарет (Денисенко) – будущий митрополит Киевский, ныне отлученный от Церкви, а инспектором – иерей Виктор Муратов (позднее он сложил с себя сан). Круг семинаристов, близких к Павлу (пять человек), Муратов называл «благочестивыми негодяями». На счету их были такие «прегрешения», как кража радиоприёмника из фойе семинарии накануне 7 ноября (деньги за украденный приёмник были оставлены тут же, на полочке), изготовление значков для семинаристов с изображением креста. «Последней каплей» стал отказ от участия в торжественном вечере по случаю 1 мая, в тот год выпавшего на Страстную пятницу. Павел был участником хора, который должен был исполнять первомайские песни. Вдвоём с товарищем они пришли к ректору и заявили протест. В ответ о. Филарет разразился гневной речью вполне в духе советской партийно-чиновничьей риторики: «Под чьим небом вы живёте? Чей хлеб едите? По чьей земле ходите? Вы неблагодарные, вас советская власть учит…» И, хотя Павел всё-таки присутствовал на том злополучном вечере, вскоре его заставили написать заявление об отчислении «по собственному желанию»...
Исключение из семинарии должно было означать, что путь священнического служения для Павла Адельгейма закрыт. Однако архиепископ Ташкентский и Среднеазиатский Ермоген (Голубев) вызвал бывшего семинариста к себе для рукоположения в диакона. Надо было срочно жениться, но никакой девушки на примете у Павла не было, он ещё и не думал об этом. С момента знакомства с семнадцатилетней Верой Охрименко до венчания в сельском храме прошла всего неделя, а их счастливый, несмотря на тяжёлые испытания, брак продлился 54 года...
История венчания о. Павла больше похожа на детектив: разгар хрущёвских гонений, желание совершить церковный брак воспринималось чуть ли не как государственное преступление. Молодожёнов вызвали в сельсовет, запугивали, грозили арестом. Пришлось ехать в другое село, где уже ждал священник...
 Треволнения злой суеты
Обернулись счастливою былью:
Заснежённая тканью фаты,
Ты, сложив лебединые крылья,
Стала перед святым аналоем
Моей верной женой и судьбою...

...повторилось бы всё это снова –
Я венца не желал бы иного.

А когда совершился обряд,
Ко кресту приложился губами,
Понял, не оглянувшись назад,
Что архонты явились за нами.
Разве с чем-нибудь спутать я смог
Грузный топот кирзовых сапог?
Задержали друзей-семинаристов. Ночью, тайком, молодые вместе с родителями бежали из деревни, уехали в Киев, а оттуда в Ташкент. В поезде Верочка плакала: «Не хочу замуж, хочу домой!». Её успокаивали всем вагоном. По приезде о. Борис (Холчев) всплеснул руками: «Что мне с этими детьми делать?» Так началась новая, счастливая жизнь...
В Ташкентской епархии тогда служили замечательные священники и архиереи. Общение  с ними, помнившими ещё Оптинских старцев, было драгоценным подарком. Отец Павел заочно окончил Московскую духовную академию, был рукоположен в священника и назначен настоятелем храма в г. Каган. Храм был ветхий, и в короткий срок о. Павел построил новый. За это в 1969 г. его арестовали и осудили на три года лагерей.
Формально за строительство храма осудить не могли. Формулировка была: «за клевету на советский строй». Искали крамолу в его стихах: о. Павел не раз с улыбкой вспоминал, как упорно пытались приписать ему авторство поэмы А.Ахматовой «Реквием», стихов Мандельштама, которые он переписывал для себя... Но материала для осуждения явно не хватало, нужен был донос. В кабинете следователя о. Павел с удивлением и горечью читал строки, написанные знакомым почерком давнего семинарского друга: «Я знаю Адельгейма П.А. по Киевской духовной семинарии. Уже тогда он выявлял свои антисоветские настроения...» В очной ставке со старым другом ему отказали. Так один из бывших друзей отправился в лагеря, а другой получил епископскую кафедру... В 2006 году о. Павел написал ему письмо, предлагал примириться: «...мы вместе приближаемся к своему пределу. Пора подводить итоги, чтобы нежданная Гостья застала нас готовыми дать Богу отчёт за подаренную жизнь...» Ответа не последовало. Через год адресат скончался.
В лагере о. Павел застал смену власти: новое руководство «прессовало» уголовников. Казалось бы: какое тебе дело до тех и других? Досиживай тихо свой срок... Батюшка вступился за избитого заключённого, «подставил» начальника перед проверяющим. Его «заказали» всё тем же уголовникам: людям, легко разменивающим мораль на льготы и материальные ценности, всегда проще договориться между собой. Правда, о готовящемся покушении о. Павла предупредили. Это и помогло ему вовремя увернуться от пущенного специально крана, который не раздавил его, а лишь покалечил ногу. Негласной инструкцией ему запретили оказывать медицинскую помощь, пока не потребовалась ампутация выше колена. На свободу в 1972 году о. Павел вышел на протезе.
Когда батюшку посадили, матушка Вера осталась с тремя детьми, старший ребёнок – инвалид. Из квартиры их пытались выселить. Жили тяжело, спасибо, добрые люди помогали. Однажды Вера Михайловна не выдержала, на свидании вскрикнула: «Давай местами поменяемся: я посижу, а ты как мы поживешь!» Надо ли говорить, как было тяжело ему видеть страдания самых близких людей в бессилии помочь...
 По возвращении – новая беда: нигде не брали на работу. Не секрет, что без согласия уполномоченного по делам религий ни один архиерей не мог назначить на приход священника. А кто даст согласие взять на службу бывшего политзаключённого? Со светской работой дела обстояли ещё хуже: принять священника, не сложившего с себя сан, – нажить неприятности по партийной линии.
А сплетни ниткою незримой
Петлю на шею мне плетут:
«Калека, контра, поп, судимый...
И до сих пор ещё он тут?
Несколько месяцев о. Павел колесил по стране в отчаянии найти место, пока, наконец, «сверху» не дали команду принять опального священника в штат. Он служил в той же Ташкентской епахии, какое-то время в Латвии, у владыки Леонида (Полякова), а в 1976 году перебрался во Псков, где и остался насовсем.
Церковная «оттепель» конца 80-х открыла новые возможности: в 1989 г. о. Павел получает руины старейшего в городе храма святых Жён Мироносиц и восстанавливает его, в 1992 г. открывает при храме школу регентов. В 1993-м в деревне Писковичи при храме ап. Матфея создан приют для детей-инвалидов: тех, кого неизбежно ожидал дом инвалидов и доживание в «овощном» состоянии, о. Павел учил, лечил, устраивал на работу... В д. Богданово рядом с психиатрической больницей он построил деревянный храм целителя Пантелеимона для окормления больных.
В 2008 г.  батюшку освободили от  настоятельства. Но оставалось его служение, его духовные чада, которые наполняли Мироносицкий храм. И сам он оставался таким же бескомпромиссным обличителем неправды, где бы он её не видел, и всё таким же открытым для общения.
В 2009 году о. Павел побывал в Коломне. 30 октября принял участие в вечере памяти жертв политических репрессий: рассказывал о своей семье, о том, что довелось испытать самому. Он и сам был последним живым исповедником веры...
Мы показывали ему город, он восхищался его красотой и древностью, хотя и сам из древнего города, и ничуть не менее красивого. При знакомстве скромно представлялся «священник Павел», хотя давно уже протоиерей. Мы пили чай, разговаривали, и батюшка тут же, при нас, написал стихотворение, посвящённое жертвам репрессий, которое потом войдёт в книгу «Своими глазами». То, что мы знали о нём, внушало благоговение. Но сам он был настолько прост и открыт, что не было никакой неловкости и смущения. Казалось, так будет всегда: такой вот простой, открытый о. Павел. К нему всегда можно будет обратиться, что-то спросить, посоветоваться... А потом пришла весть, в которую разум отказывался верить...
В день отпевания Мироносицкий храм не мог вместить всех, кто пришёл проститься, да и во дворе не все поместились. А со всех икон, по свидетельству очевидцев, смотрел о. Павел: люди принесли фотографии и поставили их в рамки киотов.
Когда уходит близкий, дорогой человек, – ощущение, словно с разбегу натыкаешься на стену, на которой написано: «Никогда». Поверить в это, сжиться с этим трудно, и чем ближе был ушедший, тем труднее. Трудно нам, лишь немного знавшим о. Павла. Насколько труднее его детям, матушке Вере, его «Верочке», которой в скорбные дни пришлось как никогда много отвечать на вопросы журналистов, не всегда, к сожалению, корректные, не всегда тактичные...
Нам предстоит ещё осмыслить наследие о. Павла, хотя уже понятно, какого масштаба был этот скромный псковский священник. В те скорбные дни прозвучали слова, произнесённые Христом после смерти Иоанна Крестителя: «Он был светильник горящий и светящий, а вы хотели малое время порадоваться при свете его» (Ин. 5,35). И смерть отца Павла, на несколько дней взорвавшая интернет, не была случайной: не бывает случайностей в жизни христианина, тем более – в его смерти. С его уходом произошло нечто важное: закрылась страница нашей церковной истории под названием «Новомученики и исповедники Российские». Теперь наступает другое время, и дай Бог нам его не проспать...
Владислава Соловьёва

 

ИКОНОГРАФИЯ ПЯТИДЕСЯТНИЦЫ

Традиционный образ

Празднование в честь Пресвятой Троицы совершается в День сошествия Святого Духа на апостолов, и это событие также имеет свою икону, именуемую «Пятидесятница».
В основе этого образа лежит сказание книги Деяний (Деян.2,1-13). В День Пятидесятницы апостолы были собраны вкупе в сионской горнице, и в 3-й час дня произошёл шум с неба как бы от несущегося сильного ветра. Он наполнил весь дом, где были апостолы. Явились также огненные языки и почили по одному на каждом из апостолов. И исполнились все Святого Духа, и начали говорить на иных языках. Это привлекло внимание жителей Иерусалима, собрался народ и дивился страшному явлению.
Это событие с глубокой древности отмечалось торжественным празднованием как акт первостепенной важности, завершивший образование Церкви и чудесно утвердивший Таинство Священства.
Иконография этого праздника начала развиваться с VI века. Мы находим изображения Пятидесятницы в лицевых Евангелиях и Псалтирях, в мозаиках и фресках древних храмов. Эта икона изображает триклиний, сидящих в нём апостолов. В руках апостолов книги и свитки, или они пишутся с благословляющими десницами. Сверху, с неба, на них опускаются лучи света, иногда с огненными языками, иногда пишутся одни языки пламени.
В центре триклиния находится подобие арки, или усечённого эллипсиса, пространство внутри которого почти всегда темно. Здесь помещаются толпы народа: те самые, которые перечислены в книге Деяний. Есть изображения, где толпы заменены двумя-тремя фигурами. Уже в IX веке для некоторых художников эта первоначальная арка с темным пространством внутри становится непонятной и признаётся как вход в сионскую горницу. Этим объясняется то, что на некоторых изображениях написаны двери.
Группа народа иногда имеет надпись «Племена, языцы». Позже на месте этих народов появилась фигура царя с убрусом (платом) в руках и двенадцатью свитками. Эта фигура получила надпись «Космос» – «весь мир». То же самое мы видим позднее в греческих и русских памятниках XV-XVIII веков.
Несмотря на надпись, значение фигуры царя представляется неясным и вызывает различные толкования. Так, по одному предположению, здесь первоначально изображался пророк Иоиль, образ которого будто бы был с течением времени искажен позднейшими иконописцами, превратившими пророка в царя. В подтверждение этого мнения приводилось и само пророчество, помещенное в Деяниях: излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; старцам вашим будут сниться сны, и юноши ваши будут видеть видения, и также на рабов и на рабынь в те дни излию от Духа Моего (Иоиль 2,28-29). Такое объяснение давалось некоторыми афонскими монахами, не доверявшими компетенции иконописцев и толковавшими этот образ по своим соображениям, несмотря на надпись «Космос».
Истинное объяснение должно основываться на свидетельстве древних памятников. Несомненно, что фигура царя позднейшего происхождения и появилась на месте древней толпы народов, как бы её заменяя. С ней она имеет теснейшую связь, отсюда и должно идти объяснение. Книга Деяний рисует нам грандиозную картину собрания народов в День Пятидесятницы. Здесь должны были находиться люди разного звания и состояния. Переводя на образный язык искусства это обстоятельство, византийские художники вносили в толпу народа и фигуры царей, хотя их действительное присутствие при этом чудесном событии было одной догадкой.
Значение этих групп определялось отчасти надписями, отчасти типами, отчасти
костюмами. Но такие подробности вносились в исключительных случаях, когда позволяло место. В большинстве же случаев места для этого было недостаточно.
Архитектурные формы триклиния, где произошло сошествие Святого Духа, не имели особого значения для художников, внимание которых было поглощено верхней частью композиции, низ был стилизован в форме полуэллипсиса. Это узкое пространство не позволяло вдаваться в подробности, и толпа народа также подверглась стилизации: сперва вместо неё остались два-три лица, наконец, одно – царь как представитель народа, заменявший собой целое царство и весь народ.
Этот приём обычен для византийской иконографии. В ней часто узкая часть круга вверху указывает на целое небо; одно-два дерева означают сад, фронтон – палаты, два-три Ангела – всё Небесное воинство Ангелов. Художник сообщил этой одинокой фигуре царя спокойную, монументальную позу, а так как она заменяла собой целый мир, он для ясности сделал над ней надпись «Космос» (или «Весь мир»).
Итак, царь стал образом всего мира, погруженного во тьму неведения Бога. 12
свитков служат символами апостольской проповеди, которая получила в День
Пятидесятницы высшее помазание и которая предназначена для всей Вселенной. Свитки помещены в убрусе как предмет священный, касаться которого обнаженными руками не следует.
В одной гравюре, близко стоящей к западному источнику (VII в.), в темной пещере, как на древних памятниках, написаны низверженный престол и толпа евреев в повязках на головах. Это явно говорит о том, что господство Ветхого Завета окончилось, подзаконная Церковь пала; настала новая эпоха – владычество Церкви Христовой, облеченной силой свыше.
В древних византийских иконах Пятидесятницы Матерь Божия не изображалась среди апостолов; только в одном из памятников Она была введена в их круг. В западных же изображениях почти с X века Она всегда является участницей этого события. С XVII века эта практика перешла и в греческую, и в русскую иконографию.
Святой евангелист Лука, не упоминая имени Матери Божией при описании сошествия Святого Духа, тем не менее пишет, что после Вознесения Господа все апостолы единодушно пребывали в молитве и молении, с некоторыми женами и Мариею, Материю Иисуса (Деян.1,14). В одно из таких молитвенных собраний и произошло сошествие Святого Духа. Поэтому вполне возможно, что Матерь Божия присутствовала при этом событии, о чём говорит и одно из древних преданий. Преисполненная благодати, Она превознесена превыше Херувимов и Серафимов, и дары Святого Духа, излитые на апостолов, были дарованы и Ей, тем более, что и Она приняла на себя жребий апостольского служения и была в числе устроителей Церкви Христовой.
Может возникнуть ещё один вопрос по поводу иконы «Сошествие Святого Духа». Почему на ней изображен Апостол Павел, не бывший среди учеников в День Пятидесятницы? Можно сказать, что духовное озарение художника перенеслось в этом случае от реального исторического факта к видению в этом событии основания и утверждения Церкви Божией на земле, поэтому он и отвел одно из первых мест среди апостолов учителю языков – святому Павлу. Книги и свитки в руках апостолов есть символы их церковного учительства; иногда они изображаются даже с пастырскими жезлами. Все они с нимбами вокруг голов – как удостоенные высшего озарения Святого Духа.
Изображение Святого Духа в виде голубя обычно в эту композицию не вводилось, так как прямых указаний на это в книге Деяний нет. Проявлением Святого Духа в День Пятидесятницы были языки пламени. Однако в западной средневековой живописи было положено начало изображению на этой иконе Святого Духа в виде голубя, что представляет собой явное уклонение от византийского иконописного Подлинника.
В своём дальнейшем развитии иконография этого праздника сильно изменилась. Вместо древнего триклиния стали писать палаты. Центральное место на троне дано Богоматери, по её сторонам группами или полукругом размещаются апостолы. Арка с «космосом» совсем исчезла. Стремление к исторической точности заставило исключить и апостола Павла. Вместо стилизованного неба, появились облака и лучи с пламенем.
Иногда вместо темной арки в центре пишется тропарь праздника: Благословен еси, Христе Боже наш, Иже премудры ловцы явлей, низпослав им Духа Святаго, и теми уловлей вселенную,  Человеколюбче, слава Тебе.
Монахиня Иулиания (Соколова)

 

У «НЕУПИВАЕМОЙ ЧАШИ»

На источнике в Богдановке

Этот день был ожидаем многими православными жителями Коломны. 18 мая в Богоявленском храме было необычайно многолюдно: чествовалась икона Божией Матери «Неупиваемая Чаша». В нашей многострадальной стране, изнемогающей от пьянства, эта икона в последние годы стала наиболее почитаемой. В храме собрались местные прихожане, молящиеся из других коломенских приходов и даже из Москвы. Столичные гости были представлены членами общества трезвости храма святителя Митрофана Воронежского во главе со священником Олегом Орловым.
Перед литургией слышались разговоры:
– А ты будешь принимать обет?
– А вы едете в Богдановку?
Ощущалось приближение значимого события. Оно и должно было произойти. После службы в Богоявленском храме желающие собирались отправиться на святой источник «Неупиваемая Чаша» в Богдановке для принятия обета трезвенного образа жизни.
После литургии состоялся молебен перед иконой «Неупиваемая Чаша». Его совершил священник Александр Кузнецов, окормляющий местную общину трезвости «Вера». На лицах многих молящихся были видны и скорбь, и радость, и надежда.
После молебна многие отправились к храму Казанской иконы Божией Матери в Богдановке. У дверей церкви паломников встречал настоятель иерей Алексей Виноградов и община храма с хоругвями и иконами, уже изготовленными для крестного хода.
Объединившись, все с пасхальными песнопениями торжественно двинулись к святому источнику. Здесь воодушевлённо и слаженно пропели акафист иконе Божией Матери «Неупиваемая Чаша». Молящимся были предварительно розданы тексты акафиста.
Священники произнесли проникновенные проповеди.  Отец Олег рассказал о традициях и обычаях их общины и пригласил присутствующих к себе в гости в Москву.
Затем в часовне состоялось принятие обета трезвости. Обет принимали матери, жёны, дочери страдающих от тяжкого недуга пьянства, мужчины со следами перенесённых страданий на лице, а также вполне благополучные люди, избравшие путь борьбы за спасение Отечества.
После принятия обета участники совершили омовение в источнике, запаслись святой водой, а затем приступили к праздничному чаепитию, во время которого делились своими впечатлениями, переживаниями, радостями, наболевшими печалями, давали советы друг другу. Высказал свои врачебные наблюдения и автор этих строк, подчеркнув, что главным фактором исцеления от алкоголизма является личностный мотив, убеждённость в правоте и необходимости отказа от употребления алкоголя, его абсолютная добровольность. Эта ситуация в корне отличается от обычной бытовой, когда человек соглашается на лечение из-за страха потерять семью, работу, здоровье.
Принятие обета – это клятвенное, осознанное обещание Богу стать на праведный путь. В этом случае человек не ощущает своей ущербности, неполноценности, а, наоборот, приобретает возможность проявить весь спектр своих эмоций без алкогольной наркотизации.
Долго ещё не стихали разговоры за столом, призывно дымились самовары. Все выражали желание встретиться здесь же на следующий год.
А по дороге к источнику всё шли и шли люди...
Михаил СТРАХОВ

 

СТАРЕЦ ОПТИНСКИЙ И СТАРО-ГОЛУТВИНСКИЙ

Святой Варсонофий

14 апреля исполнилось сто лет со дня блаженной кончины преподобного Варсонофия – одного из великих оптинских старцев.
Преподобный Варсонофий, в миру Павел Иванович Плиханков, родился 5 июля 1845 года. Его путь в монастырь был долог и нелёгок, в миру прошло 46 лет – большая часть его жизни. Кадетский корпус, военная служба, карьера. Прямая возможность к стяжанию всех мирских благ. И... отказ от всего. По слову преподобного Нектария Оптинского: «Из блестящего военного в одну ночь, по соизволению Божиему, он стал старцем».
Он видел человеческую душу, и по молитвам ему открывалось в человеке самое сокровенное, а это давало ему возможность воздвигать падших, направлять с ложного пути на истинный, исцелять болезни, душевные и телесные, изгонять бесов. Его дар прозорливости особенно проявлялся при совершении таинства исповеди. С.М.Лопухина рассказывала, как, приехав 16-летней девушкой в Оптину, она попала в «хибарку», в которой принимал старец. Преподобный Варсонофий увидел её, позвал в исповедальню и там пересказал всю жизнь, год за годом, проступок за проступком, не только указывая точно даты, когда они были совершены, но также называя и имена людей, с которыми они были связаны. А завершив этот страшный пересказ, велел: «Завтра придёшь ко мне и повторишь всё, что я тебе сказал. Я хотел тебя научить, как надо исповедоваться»...
Оптину за всё время своей монашеской жизни святой покидал лишь несколько раз – только по послушанию. В 1910 году, также «за послушание», ездил на станцию Астапово для напутствия умиравшего Л.Н.Толстого. Впоследствии он с глубокой грустью вспоминал: «Не допустили меня к Толстому... Молил врачей, родных, ничего не помогло... Хотя он и Лев был, но не смог разорвать кольцо той цепи, которою сковал его сатана».
Несмотря на великие духовные дарования старца, нашлись недовольные его деятельностью: путём жалоб и доносов он был удалён из Оптиной. Смиренно просил он оставить его в скиту для жительства на покое, просил позволить ему остаться хотя бы и в качестве простого послушника. В 1912 году преподобного Варсонофия назначают настоятелем Старо-Голутвина Богоявленского монастыря.
Мужественно перенося скорбь от разлуки с любимой Оптиной, старец принимается за благоустройство вверенной ему обители, крайне расстроенной и запущенной. И как прежде, стекается к преподобному Варсонофию народ за помощью и утешением. И как прежде, он, сам уже изнемогавший от многочисленных мучительных недугов, принимает всех без отказа, врачует телесные и душевные недуги, наставляет, направляет на тесный и скорбный, но единственно спасительный путь.
Здесь, в Старо-Голутвине, совершается по его молитвам чудо исцеления глухонемого юноши. «Страшная болезнь – следствие тяжкого греха, совершенного юношей в детстве», – поясняет старец его несчастной матери и что-то тихо шепчет на ухо глухонемому. «Батюшка, он же вас не слышит, – растерянно восклицает мать, – он же глухой...» «Это он тебя не слышит, – отвечает старец – а меня слышит», – и снова произносит что-то шепотом на самое ухо молодому человеку. Глаза того расширяются от ужаса и он покорно кивает головой... После исповеди преподобный причащает его, и болезнь оставляет страдальца.
Ровно год управлял старец обителью. Страдания его во время предсмертной болезни были поистине мученическими. Отказавшийся от помощи врача и какой бы то ни было пищи, он лишь повторял: «Оставьте меня, я уже на кресте...» Причащался старец ежедневно.
1/14 апреля 1913 года предал он свою чистую душу Господу. По воспоминаниям современников, над гробом старца священникам не удавалось даже почитать евангелие, поскольку непрерывно служились панихиды, заказываемые коломенцами, скорбевшими об угасшем светильнике веры. Провожали его в последний путь всем городом, от монастыря до станции «Голутвин» гроб несли на руках. Похоронен старец Варсонофий в Оптиной, рядом со своим духовным отцом и учителем преподобным Анатолием «Старшим».
*       *       *
В день столетия кончины преподобного Варсонофия, совпавший с четвёртым воскресением Великого поста, в Богоявленском Старо-Голутвине монастыре было большое торжество. Божественную литургию возглавили пять архиереев: митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий, епископ Серпуховской Роман, епископ Балашихинский Николай, епископ Зарайский Константин и епископ Илиан. Им сослужило многочисленное духовенство. На праздник прибыли представители братии Оптиной пустыни.
Богоявленский храм монастыря в этот день был переполнен: кроме постоянных прихожан, пришло много тех, кто пожелал почтить память преподобного Варсонофия на том самом месте, где завершилась его земная жизнь.
По окончании литургии митрополит Ювеналий отслужил молебен преподобному Варсонофию перед его иконой с частицей мощей, хранящейся в обители. Преподобного Варсонофия он называл старцем Оптинским и Староголутвинским.
Настоятель Старо-Голутвина монастыря игумен Варлаам преподнёс в дар владыке Ювеналию резной деревянный Казанский образ Пресвятой Богородицы, выполненный насельниками монастыря. Архипастырь поблагодарил отца настоятеля и выразил радость от того, что братия здесь не только молится и трудится, но и возрождает такие замечательные ремёсла. Владыка напомнил, что преподобный Варсонофий сто лет назад был духовным наставником здешнего монашества, являясь в этом смысле предшественником нынешнего игумена отца Варлаама, а после возрождения монастыря продолжает быть «постоянным и действенным помощником и наставником нашим», только уже в духовном плане. 
Знаменательно, что 100-летие рождения преподобного Варсонофия в Жизнь Вечную пришлось на день воскресный, малую Пасху, а также на день памяти преподобного Иоанна Лествичника, духовное наследие которого он  очень ценил. Одному из своих духовных чад он писал: «Иноку для получения духовных познаний... после книг Священного Писания Нового Завета монашескую азбуку составляют превосходные, духовно сладостные и всем доступные писания преподобного аввы Дорофея и преподобного Иоанна Лествичника». Он и сам часто ссылался в своих беседах на этого признанного наставника христианской жизни:
«У преподобного Иоанна Лествичника спросили, есть ли верные признаки, по которым можно узнать, приближается ли душа к Богу или отдаляется от Него. Ведь относительно обыденных предметов есть определенные признаки — хороши они или нет. Когда, например, начинают гнить капуста, мясо, рыба, то легко заметить это, ибо испорченные продукты издают дурной запах, изменяют цвет и вкус, и внешний вид их свидетельствует о порче.
Ну, а душа? Ведь она бестелесна и не может издавать дурного запаха или менять свой вид. На этот вопрос святой отец ответил, что верный признак омертвения души есть уклонение от церковных служб... 
*      *       *
После богослужения в актовом зале Коломенской семинарии состоялась конференция, посвящённая преподобному Варсонофию. В фойе была размещена выставка, посвящённая Оптинскому старцу: его фотографии, письма, книги о нём.
Перед началом конференции был показан документальный фильм о преподобном, сделанный семинаристами. Конференция, по оценке митрополита Ювеналия, более была похожа на беседу-воспоминание о святом старце, чем на официальное мероприятие, прозвучали интересные доклады.
Так ректор МГОСГИ, доктор исторических наук А.Б.Мазуров неожиданно «отклонился» от заявленной темы: справедливо полагая, что о преподобном Варсонофии в этот день будет сказано достаточно много, он посвятил своё исследование не ему, а его предшественнику на посту игумена Старо-Голутвинской обители архимандриту Варнаве (Накропину), будущему архиепископу.
Архимандрит Варнава был весьма неоднозначной исторической фигурой: родом из крестьян, малообразованный (и в этом – полная противоположность прп. Варсонофию), но очень деятельный и, судя по всему, честолюбивый. Был  близок Г. Распутину, многие даже считали его «ставленником» последнего. Распутин панибратски звал Варнаву «сусликом». Однако в Старо-Голутвин он был направлен по ходатайству митрополита Московского и Коломенского Владимира (Богоявленского), того самого, кто первым из архиереев был убит большевиками и открыл мартиролог новомучеников и исповедников Российских. Умевший хорошо ладить с людьми и, видимо, обладавший даром убеждения, архимандрит Варнава развил в Коломне кипучую деятельность, организовав наиболее влиятельных горожан обратиться с ходатайством о возрождении Коломенской епархии с назначением на эту кафедру, естественно, его самого.
За хлопотами о панагии ему недосуг было заниматься своими непосредственными обязанностями, а потому именно при нём древняя и славная обитель пришла в то плачевное состояние, которое пришлось потом исправлять архимандриту Варсонофию. В частности, первое, что сделал преподобный по прибытии в обитель, – отказался от положенного ему особого «настоятельского» обеда и пожелал питаться в общей трапезной, где качество еды, мягко говоря, оставляло желать много лучшего. После «вдохновляющей» беседы с монастырским поваром ситуация значительно переменилась.
О литературном наследии преподобного говорил преподаватель КПДС, доктор филологических наук священник Илия Ничипоров. «Батюшка – высокий художник в душе», – так отозвался о личностном складе преподобного Варсонофия его послушник Николай Беляев, будущий оптинский старец Никон. Эта освященная глубокими духовными исканиями эстетическая одаренность натуры старца раскрылась в его разнообразном литературном наследии. Перу о. Варсонофия принадлежат стихотворения, а также «Келейные записки», которые создавались в 1890-е гг. и основаны главным образом на расположенных в алфавитном порядке статьях и очерках, заключающих размышления об истории, духовном делании, собственном пути, искусстве, природном бытии («Богомыслие», «Духовный возраст», «Евангелие», «Инок», «Искусство» и др.). В жанровом плане здесь происходит оригинальное сочетание комментированных выписок из отцов Церкви, летописных фрагментов, посвященных текущей монастырской жизни, элементов автобиографии, дневниковых заметок. Живой голос старца, особенности его мышления, речи передаются и в записях его бесед, которые велись духовными чадами в 1907-13 гг. вначале в скиту Оптиной Пустыни, а затем в Старо-Голутвином монастыре.
По мнению прп. Варсонофия, у всякого подлинного художника в душе есть «жилка аскетизма», и чем сильнее его художественный дар, тем ярче горит огонёк религиозного мистицизма. Главной целью бесед, статей и очерков преподобного отец Илия назвал миссионерское свидетельство о Христе и Его Церкви: «Через события своей жизни, через практическое постижение граней молитвенного делания, путём обращения к текстам Священного Писания, святых отцов, а также к текстам русской классической литературы».
С докладом «Преподобный Варсонофий Оптинский о монашеской жизни» выступил насельник Оптиной Пустыни иеродиакон Платон (Рожков). «Монашество есть блаженство, – говорил преподобный Варсонофий, – выше этого блаженства нет ничего. И это потому, что монашество даёт ключ к внутренней жизни. Блаженство внутри нас, надо только открыть его. Полное блаженство – на Небе в будущей жизни, но нижняя степень его уже на земле». Однако старец предупреждал, что можно жить в монастыре, да не быть монахом. Есть монашество внешнее, «клобуковое», то есть монашество по форме, приобрести которое легко. А вот стяжать монашество внутреннее гораздо труднее. Однако и внешнее монашество, по словам преподобного, имеет значение: «Цель монашеской жизни… – это поиски Бога. И Сам Господь обязательно поможет в этих поисках». Старец показывал это на примере: «Вот идёт инок своим путём по тропинке, ведущей среди обрывов и скал, идёт и приходит к обрыву по острым камням. Подходит к самому краю, и далее нет дороги. Под ногами обрыв... И вот Господь говорит: „Не бойся, будь твёрд. Я помогу“. И посылает Ангела Своего. Ангел берёт за руку трепещущего инока... Весь трепеща, бросается инок через бездну и, благодарение Богу, невредимо стоит на камне... И так далее, всё ближе и ближе к Престолу Славы Царя Небесного. Вот каков путь инока. И с Божией помощью его проходят многие легко, ибо иго [Его] благо, и бремя легко есть».
И всё-таки родным монастырём для преподобного Варсонофия всегда оставалась Оптина, которую он не хотел покидать, называя свой переезд в Старо-Голутвин «вавилонским переселением»…
Подготовила Владислава СОЛОВЬЁВА
 

 

СВЯТИТЕЛЬ ЛУКА

Святитель Лука

 

По просьбам читателей публикуем краткое житие и молитву святителю Луке (Войно-Ясенецкому).
Святитель Лука (Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий) родился 27 апреля       1877 года в городе Керчи в семье аптекаря. В детстве увлекся рисованием, но художником не стал, решив выбрать другую профессию.
В 1898 году Валентин поступил в Киевский университет на медицинский факультет, из всех учебных предметов он предпочитал анатомию. После окончания университета собирался стать участковым земским врачом, чтобы помогать бедным людям. Но судьба распорядилась иначе. Россия вступила в войну с Японией, и В.Войно-Ясенецкий в 1904 году отправился на Дальний Восток. Там началась практическая деятельность молодого хирурга. Здесь же он встретил Анну Васильевну Ланскую – свою будущую жену. В связи с научными изысканиями по своей специальности через некоторое время Войно-Ясенецкий вернулся в Москву, в клинику известного ученого П.И.Дьяконова. В 1915 году он выпустил монографию "Региональная анастезия", отмеченную премией Варшавского университета.
Чтобы содержать семью, Валентин Феликсович совмещал научную деятельность с  врачебной практикой в разных селах и городах.
В 1917 году семья будущего святителя перебралась в Ташкент, в связи с       туберкулезом легких Анны Васильевны. После смерти супруги Войно-Ясенецкий полностью ушел в работу, но при этом постоянно посещал церковь, выступал на богословских собраниях. Его речи оказывали большое впечатление на прихожан.
Однажды епископ Ташкентский и Туркестанский Иннокентий (Пустынский)       сказал: "Доктор, вам надо быть священником!", и Валентин Феликсович, не раздумывая, ответил: "Хорошо, Владыко! Буду священником, если это угодно Богу!". В смутное время святитель не побоялся принять сан и служить Господу.
Отец Валентин удачно совмещал священство с деятельностью ученого и хирурга.
В 1923 году священник Валентин принял важное решение стать монахом. Постриг тайно совершил епископ Уфимский Андрей (князь Ухтомский), назвав       святителя именем апостола, евангелиста, врача и художника Луки. В том же году святитель стал архиереем.
За свою веру святитель трижды арестовывался и был отправлен в ссылку. Но и там он лечил больных. В 1934 году вышел в свет его научный труд, актуальный и сегодня, "Очерки гнойной хирургии". На издании перед именем автора стоял сан – епископ.
Несмотря на пытки и издевательства во время третьего ареста в 1937 году, епископ Лука сразу после начала войны по просьбе властей стал главным хирургом красноярского эвакуационного госпиталя.
В 1942 году епископ Лука был возведен в сан архиепископа. Служение на Красноярской кафедре он совмещал с напряженной работой хирурга и научной деятельностью. За дополненную работу по гнойной хирургии и работу "Поздние резекции инфицированных огнестрельных ранений суставов" он был удостоен       Сталинской премии I степени.
На крымскую землю архиепископ прибыл в 1946 году. Здесь его встретили различные проблемы: послевоенная разруха, закрытые храмы, отсутствие священников. Много сил приложил владыка, чтобы навести порядок в епархии:      препятствовал закрытию старых храмов, открывал новые, от священников требовал строгого соблюдения церковных правил, постоянно боролся с  сектантами. При этом святитель не оставлял медицинскую практику, консультируя и оперируя в Симферопольском военном госпитале.
Владыка обладал бесценным даром: с поразительной точностью ставил диагнозы, а также мог предвидеть будущее. В своем доме (по улице Курчатова, 1) архиепископ бесплатно принимал больных, которые до сих пор с благодарностью вспоминают его. Авторитет Владыки был так высок, что больные во время богослужения пытались дотронуться до его облачения, веря,       что одно лишь прикосновение поможет им побороть недуг.
Земная жизнь архиепископа Луки закончилась 11 июня 1961 года, в День Всех Святых, в земле российской просиявших. Он был погребён в Симферополе на кладбище у храма Всех Святых.
И после смерти святой Лука продолжает помогать больным: молитва у его могилы, земля и вода, взятые с неё, приносят исцеление.
22 ноября 1995 года решением Синода Украинской Православно Церкви архиепископ Симферопольский и Крымский Лука причислен к лику местночтимых святых. 20 марта 1996 года мощи святителя были торжественно перенесены в кафедральный Свято-Троицкий собор, где они покоятся и поныне. В 2000 году на юбилейном Архиерейском Соборе РПЦ совершилось его общецерковное прославление.

 

МОЛИТВА СВЯТИТЕЛЮ ЛУКЕ
О всеблаженный исповедниче, святителю отче наш Луко, великий угодниче Христов. Со умилением приклоньше колена сердец наших, и припадая к раце честных и многоцелебных мощей твоих, якоже чада отца молим тя всеусердно: услыши нас грешных и принеси молитву нашу к Милостивому и Человеколюбивому Богу. Емуже ты ныне в радости святых и с лики ангел предстоиши. Веруем бо, яко ты любиши ны тою же любовию, еюже вся ближния возлюбил еси, пребывая на земли.
Испроси у Христа Бога нашего, да утвердит чад Своих в духе правыя веры и благочестия: пастырям да даст святую ревность и попечение о спасении вверенных им людей: право верующия соблюдати, слабыя и немощныя в вере укрепляти, неведущия наставляти, противныя обличати. Всем нам подай дар коемуждо благопотребен, и вся яже к жизни временней и к вечному спасению полезная.
Градов наших утверждение, земли плодоносие, от глада и пагубы избавление. Скорбящим утешение, недугующим исцеление, заблудшим на путь истины возвращение, родителем благословение, чадам в страхе Господнем воспитание и научение, сирым и убогим помощь и заступление.
Подаждь нам всем твое архипастырское благословение, да таковое молитвенное ходатайство имущи, избавимся от козней лукавого и избегнем всякия вражды и нестроений, ересей и расколов.
Настави нас на путь, ведущий в селения праведных, и моли о нас всесильнаго Бога, да в вечней жизни сподобимся c тобою непрестанно славити Единосущную и Нераздельную Троицу, Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.

 

ОНА ПРОСТО ЖИВЁТ

Инвалиды. Они живут рядом с нами, и мы, встречаясь с ними – смущённо отводим глаза, чтобы не выглядеть праздно любопытствующими и не смутить больного человека своим диким отношением. Мы практически ничего не знаем о их жизни, да и не хотим знать. Зачем?  У нас и так полно забот и проблем, да и не хочется задумываться о неприятном.  Единственное, что мы все знаем точно – инвалиды – это  неприятно, т.к. заставляет  нас приоткрыть забрало нашего благополучия, чуть-чуть отпустить наши эмоции, позволить себе, нет, не почувствовать, только поверхностно пожалеть их.
Сегодня мы публикуем письмо нашей читательницы. Оно о борьбе и преодолении.
 В небольшом подмосковном городке родилась девочка. О том, что она необычная, её родители узнали не сразу. До года Леночка росла нормальным ребёнком, а потом, когда пришла пора вставать на ножки, родители заметили её необычность: она вставала не на полную стопу, а на носочки, точнее – на большой пальчик. "Балериной будет", – радовались родители. А потом мама, держа дочку на ручках, облокотилась на подоконник, и у Леночки хрустнула ручка. Перелом у такой малышки! Самостоятельно ходить девочка так и не смогла, случился ещё перелом бедра, наложили скелетное вытяжение. Переломы следовали один за другим. Врачи недоумевали. Поставили диагноз: рахит. Родители повезли её в московскую клинику. Не сразу, но диагноз был всё-таки поставлен. Тогда он звучал как несовершенное костеобразование. Медики сказали, что  болезнь не лечится: "Укрепляйте, берегите, как хрустальную вазу. Солнце, воздух и вода – ваши лучшие друзья". Таких больных в то время во всей многонациональной стране насчитывалось около 700 человек. Родители старались, делали массажи, гимнастику, ЛФК, возили к морю, как могли, укрепляли.
В первый класс Леночка  всё-таки пошла. Мама у неё оказалась мудрой, носила на руках, а зимой возила на санках. Об инвалидных колясках в то время не было и речи. Одноклассники относились к особенной девочке по-доброму, учитывая её весёлый и добрый нрав. В школе  тоже случались переломы, и тогда ей приходилось заниматься самостоятельно и сдавать экзамены экстерном.
Но вот позади школа. Реально оценивая ситуацию, на семейном совете было решено, что Лена будет учиться на фармацевта. Мама никогда не воспитывала её как инвалида, и не знала ещё Лена, сколько трудностей ждёт её впереди. Проблемы инвалидов в стране Советской замалчиваются. И вот первый серьёзный удар взрослой жизни! Ее, отличницу, не принимают в медучилище по состоянию здоровья. Разочарование, слёзы... За считанные дни Лена готовится в пединститут на литфак, благо подготовка была хорошей. Она успешно учится в институте, и вот накануне последнего государственного экзамена получает переломы обеих ног... Государственная комиссия приходит к ней в больницу... Прощай мечта о работе!
Приходит время закрывать больничный лист, и Лена проходит первую в жизни ВТЭК (до этого категорически отказывалась это делать). «Инвалид» звучит как приговор. А дальше после реабилитации начинаются поиски  работы по специальности. Но нигде не берут – ведь инвалидов в стране Советской нет, тем более с высшим образованием!
Решение пришло не сразу. К ней часто забегали соседские ребятишки и дети подруг за помощью в школьных уроках. Мысль о репетиторстве оказалась спасительной. Её ученики стали людьми достойными, среди них известные журналисты, педагоги, психологи, юристы, логопеды.
Переломы не отступили, они сопровождали её всю жизнь. Причём, сложнейшие внутрисуставные, включая перелом шейки бедра, в результате которых даже здоровые люди могли стать инвалидами. И каждый раз перелом отбрасывал её на год назад. Каждый раз она понимала, что может не подняться и оказаться в инвалидной коляске. Эта мысль сводила ума.... Елена нещадно тренируется, преодолевает себя, вновь и вновь с невероятными усилиями борется за движение.
Судьба больных с НО испытывает  их до конца – это уже её жизненное наблюдение. И в 2000 году судьба преподносит ей удар, который не в силах снести даже её здоровый брат. Её мама (а мамы людей с НО, как и они сами, являются людьми особой породы – жертвенными и мужественными) болеет. Отец только от одной мысли, как Елена останется без мамы, сходит с ума, не выдерживает и умирает, а на другой день умирает мать Елены. Их хоронят вместе, как Петра и Февронию. Своей смертью они продемонстрировали пример лебединой верности.
А Елену не покидает мысль о суициде. Как жить? Как бороться в одиночку, будучи беспомощной? Где взять силы? Но бабушка когда-то рассказала  маленькой Леночке о Боге и, видимо, вымолила её у Господа, потому что, как потом узнает Елена, формы заболевания бывают ещё сложнее.
...Прошло 12 лет. Елена продолжает жить и бороться, спасая для Вечности свою бессмертную душу. Хотя злопыхатели ждали третьего гроба. Сейчас она сотрудничает с православной газетой, пишет статьи, размышляя о Боге, Его Промысле и неповторимости каждой жизни, какой бы трудной она ни была. Жизнь дана Богом, и только Он вправе решать кому жить, а кому нет. Ведь если мы живём, то накапливаем нравственный потенциал для отчёта в Вечности.
Елена, 50 лет, г. Коломна
 

 

 

ОСТАВАТЬСЯ ХРИСТИАНАМИ В ЛЮБОЕ ВРЕМЯ

 

Отец Николай

Начало 90-х... Кто не помнит то время стрессов, неустроенности, нестабильности? И вот на фоне тотальной безотрадности вижу человека, спокойного каким-то нездешним миром, как будто он вне реальности. Какой-то свет и тайная радость исходят от него. И мне тоже захотелось иметь в себе часть той светлой радости. Потом я узнала, что этот человек – отец Николай Качанкин. С тех пор минуло более двадцати лет, многое изменилось в нашей жизни, в лице города, но отец Николай остаётся таким же: мудрым и внимательным, скромным и простым.
О событиях  минувших, об актуальном сегодня мы говорим с настоятелем Успенского кафедрального собора Коломны протоиереем Николаем КАЧАНКИНЫМ.
– Батюшка, Вы решили стать священником в то время, когда это было не просто непопулярным, но во многом и опасным. Расскажите, пожалуйста, где Вы учились, и как складывалась Ваша жизнь в тот период?
– Как я стал священником? Это был 1976 год. Поступать в семинарию в атеистической стране было непросто: государство употребляло различные средства, чтобы не допустить молодых  людей до духовных школ. В частности, использовался такой приём: как только кто-либо сдавал документы для поступления в семинарию, то сразу по линии компетентных органов информация об этом передавалась по месту жительства абитуриента. Если абитуриент был военнообязанным (а таких набиралось большинство) то ему через местный военкомат присылали повестку, согласно которой его призывали на какие-нибудь военные сборы или учения. На одну-две недели. А когда экзамены в семинарии заканчивались, тогда и его отпускали домой. Так человек лишался возможности поступить в духовную школу.
Зная о подобных уловках, я сдал документы в Московскую духовную семинарию в последний день приёма документов. Возвратился домой. Через день или два в дверь к нам позвонили: на пороге стоял неизвестный мужчина средних лет.
«Здесь живет Качанкин Николай?» – спросил он у моей мамы. «Здесь, – ответила она, – но его нет, он уехал сдавать документы для поступления в учебное заведение». Тогда мужчина сказал, что он майор из военкомата и принёс мне повестку о вызове в военкомат.
Конечно, мы волновались: нами стали заниматься серьёзные структуры, нужно было выбрать правильный образ действий. Во время беседы мамы с майором я  скрывался в подполе (у нас был частный дом). После его ухода мы с моим младшим братом пошли к владыке Леонтию с вопросом – как поступить? Он, подумав, ответил: «Срочно уезжать!» И я в этот или на следующий день улетел самолётом в Москву и приехал в Загорск.
Мой старший брат работал заместителем начальника областного управления специальной связи. Его вызвали в местное отделение КГБ и попросили поехать в Загорск и отговорить меня от поступления в семинарию. Для этого обеспечили ему бесплатный билет на самолёт в Москву и обратно. Брат этой возможностью воспользовался, но, конечно, отговаривать не стал, сказав, что поддерживает моё решение.
В Московскую семинарию меня приняли сразу во второй класс, а по его окончании сразу перевели в четвёртый. Таким образом, я закончил семинарию за два года и поступил в Московскую духовную академию.
Учёба и вообще пребывание в семинарии, в стенах древней обители мне очень нравились.
Я окончил духовную академию первым студентом и был оставлен  при академии профессорским стипендиатом. Произошло это назначение как-то помимо моей воли. Однажды мы, группа студентов четвёртого курса академии, стояли в коридоре около своей аудитории. Мимо нас проходил ректор академии владыка Владимир (Сабодан) и, повернувшись в нашу сторону, сказал: «Николай, мы тебя оставляем в академии преподавателем», – и пошёл дальше. Я был несколько удивлён этой новостью, но решил, что такова, видимо, воля Божия и принял это как должное.
Перед самым окончанием академии на Пасхальной седмице мы познакомились с моей будущей матушкой, а летом повенчались.
Меня назначили преподавателем Библейской истории в первом классе семинарии. Этот предмет я преподавал около семи лет – с 1982 по 1989 год.
Кроме того, я,  как и многие молодые преподаватели, выполнял обязанности дежурного помощника инспектора.
Дежурный помощник – самая «рабочая» должность. Он отвечал за выполнение распорядка дня, должен был быть в курсе всех текущих дел. Рано утром он шёл в лаврский храм, где пел хор семинаристов, и проверял их явку к службе. Затем дежурный производил общий подъём студентов, проходя по жилым помещениям нескольких корпусов. Затем он контролировал своевременное начало утренних молитв и завтрак студентов, а после начала занятий проходил по жилым студенческим комнатам, проверяя порядок. После окончания первого часа занятий старосты классов приносили дежурному сведения об отсутствующих студентах, а дежурный должен против каждой фамилии написать причину неявки.
После третьего часа занятий дежурный проводил полдник для студентов. К обеду нужно было выяснить, кто из студентов должен петь в семинарском храме, кто в лаврском, кого назначить и на какие послушания после обеда. Обед также проводил дежурный по семинарии. После обеда в семинарском храме обычно проходила спевка, на которой дежурный также должен был присутствовать. Через два часа после обеда начиналась самоподготовка студентов,  и дежурный должен был пройти по всем аудиториям и проверить, все ли студенты присутствуют на самоподготовке.
После самоподготовки дежурный проводил ужин, а перед отбоем – общую вечернюю молитву в семинарском храме. После отбоя дежурный в третий раз за своё дежурство проходил по студенческим спальням, проверяя, все ли семинаристы на месте. И только после этого, обычно не ранее часа ночи, он мог прилечь на диване в кабинете – немного отдохнуть перед следующим днём.
Я так подробно рассказал об этих обязанностях, потому что они много мне дали доброго и полезного. Это очень хорошая школа, и я благодарен Богу, что мне пришлось её пройти.
Приходилось мне в это время выполнять и другие послушания: организовывать приём иностранных гостей, посещающих лавру и академию, проводить рождественские ёлки для детей. Пришлось даже отвечать за организацию вечера, посвящённого... 60-летию СССР – ведь мы жили в Советском Союзе.
В 1986 году ректор академии епископ Дмитровский Александр посвятил меня в сан диакона, а на праздник Преображения в том же году – во иерея. Мне, как имеющему академическое образование, положено было при посвящении во иерея сразу давать золотой крест. Почему-то в тот момент нового креста не оказалось, и владыка надел на меня свой крест, который носил до своего епископства. Только потом я осознал смысл этого действия архиерея Божия. Царство ему Небесное!
После посвящения в сан иерея я оставался при исполнении всех прежних моих обязанностей, служа иногда по расписанию в академическом храме.
После празднования 1000-летия Крещения Руси в 1988 году отношение в государстве и обществе к Церкви изменилось: стали возвращать храмы и монастыри, возникла большая потребность в приходских священниках.
Я желал сочетать приходское служение с преподаванием в семинарии. Об этом мы говорили с одним из молодых тогда преподавателей, клириком Московской епархии. При случае он сказал о моём желании одному из сотрудников епархии, и в конце 1988 г. меня пригласили на приём к митрополиту Ювеналию.
Владыка принял меня по-отечески тепло и предложил поехать в Коломну, где епархии только что передали Успенский собор и Ново-Голутвин монастырь. Я принял это предложение владыки и уже в январе 1989 г. был назначен настоятелем Успенского собора.
–  Какой Вы нашли Коломну?
–  В целом Коломна не произвела какого-то особого впечатления. Во-первых, была зима. Во-вторых, храмы, которые сейчас украшают город, были в запустении. Коломна, особенно в старой части, напоминала другие русские города, в частности, Загорск. Меня больше интересовали святыни, которые предстояло восстановить.
– Чем запомнилось то время?
– Это было время духовного подъёма, духовного раскрепощения. Государство не стало чинить препятствий на пути людей, желающих больше узнать о вере и Церкви. У людей появилась возможность узнать о Церкви не от посторонних лиц, часто отрицательно настроенных к Церкви, а от самих священников.
Меня стали приглашать на различные встречи: в городскую библиотеку, ДК им. Ленина, в общежития. Я с готовностью шёл на эти встречи, потому что имел большой опыт работы с аудиторией за время моей работы в Московской духовной семинарии.
И тогда, и позже я убеждался, что Господь ведёт каждого человека по пути, который обогащает и самого этого человека, и затем через этот опыт других людей.
Вскоре владыка Ювеналий назначил меня благочинным Юго-Западной части епархии. В это благочиние входило тогда пять регионов Московской области. Всюду стали создаваться церковные общины, открываться храмы. Нужно было мне ездить и в село Мочилы Серебряно-Прудского района, и в Григорьевское Луховицкого района, и в Ловецкие Борки за Белоомутом.
– С каким чувством вы вспоминаете данный этап своей деятельности?
– С чувством исполненного долга. Я делал всё, что было в моих силах. Приходилось много трудиться и физически. Иногда уставал так, что не было сил читать правило по причащению, и я читал его сидя. Но это было в самом начале моего служения. Вскоре владыка Ювеналий стал назначать мне помощников – священников. Стало намного легче. Но тут появилось для меня новое послушание: митрополит просил возглавить открывающееся в Коломне епархиальное училище. Так с 1990 г. я стал ректором Московского епархиального духовного училища, а с 1996 года –ректором Коломенской духовной семинарии.
Из этих двух церковных послушаний – настоятельства в Успенском соборе и ректорства в семинарии – я отдавал предпочтение духовной школе, сознавая, что её значение для епархии, да и для Церкви в целом намного больше, чем значение одного прихода. Но и приход нельзя было забывать.
Вот так старался успеть в управлении и семинарией, и приходом в течение 22 лет.
– Каким, по Вашему мнению,  должен быть приход?
– Думаю, что ядром прихода должна быть группа активных прихожан, для которых приходской храм является центром их духовной жизни. Вместе с тем приход – это живой духовный организм. Он должен постоянно расширяться, принимая новых членов общины – людей, обращающихся к Богу.  В наше время этот процесс очень заметен: понемногу, постепенно прибавляются новые прихожане. В большой степени это следствие бесед, проводимых с молодыми родителями, желающими крестить своих детей.
Таким образом, всегда есть некое «ядро» прихода и есть новые члены общины. На мой взгляд, очень объединяет членов прихода какое-либо общее приходское дело: реставрация храма, благотворительность, воскресная школа.
– Приход – это прежде всего люди. Если в 90-гг. был заметный подъём, живой интерес, энтузиазм, то сегодня много недовольных. Слышатся высказывания, что  потрудиться во Славу Божию немного найдётся желающих. Чем это можно объяснить?
– Мне кажется, что человек психологически не может постоянно находиться в состоянии духовного подъёма и напряжения. Подъём 90-х годов был обусловлен долгими годами насильственного подавления религиозного чувства. У людей накопилось много духовной энергии, и она-то и проявилась в это время. Это как набирается вода перед плотиной. А когда плотина прорывается, вода быстро спадает и течёт обычным порядком. Вместе с тем, конечно, следует признать, что количество и, если так можно выразиться, качество верующих значительно увеличилось. Я думаю, сейчас в Коломне, как и в любом месте России, намного больше людей, готовых помочь Церкви, чем их было в 90-е годы.
Конечно, этот процесс воцерковления людей идёт  медленнее, чем нам хотелось бы, но очевидно, что он имеет положительную тенденцию.
­­– Сегодня много негативных высказываний в адрес власти, слышны они и в церковной среде. Вам удаётся занимать твердую позицию: быть верным Церкви и сохранять миролюбивые отношения с властями. В 2001 году Вы были даже награждены орденом Дружбы. Скажите, как должен христианин относиться к власти?
– Этот вопрос давно решён в христианстве: «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие ­– Богу».
Истинность и жизненность этого принципа доказана всей историей Церкви. Церковь существовала и существует при разных государственно-политических системах, в окружении разных культур и религий и в течение тысячелетий сохраняет свою идентичность.
Конечно, власти в своём отношении к христианству очень отличаются: одни поддерживают христианство, другие преследуют его. Но мы знаем от апостола Павла, что нет власти, которая не от Бога. Поэтому христианину всегда следует быть законопослушным в той части, в которой исполнение земных законов не входит в противоречие с исполнением законов Божиих.
Что касается критических оценок действий нашей власти, то мне это представляется как отступление от христианских духовных принципов.
Известно, что критиковать других легко, – ведь люди несовершенны. Христианский принцип гласит: «Будь строг к себе и снисходителен к другим». Мы же часто поступаем наоборот, но это позиция несозидательная: ведь я не могу силой своей критики изменить другого человека – я не властен над ним. Я могу изменить только себя: с этого и надо начинать изменения в лучшую сторону каждому человеку.
«Хочешь изменить общество к лучшему – начни с себя», – говорит известный духовный наставник Паисий Святогорец.
– У Вас четверо детей, расскажите, какой Вы отец?
–  Самое главное в воспитании, на мой взгляд, – это привитие ребёнку глубокой искренней веры. В этом отношении считаю очень важным формирование у детей хорошей привычки: молиться утром и вечером, перед едой и после, в праздники ходить в храм, соблюдать посты. Здесь, думается, должны сочетаться разумная строгость и снисходительность. Ребёнка следует понуждать к молитве, посещению храма. В этом деле важно постоянство, чтобы ребёнок не забывал помолиться или пойти в храм.
Вместе с тем духовная нагрузка должна увеличиваться постепенно, чтобы чрезмерной нагрузкой не вызвать отторжение от духовной жизни. Строгость должна сочетаться обязательно со справедливостью и снисхождением.
 – Не так давно, 2 ноября, у Вас был юбилей.  Ваше отношение к таким событиям в жизни.
–  Когда я слышу о своём 60-летии, то мне кажется, что это говорят не обо мне. С одной стороны, я сознаю, что прожил уже 60 лет, с другой – не чувствую себя пожилым человеком и думаю, что это свойственно всем людям – ведь душа наша не стареет. Вместе с тем, сознание и немощь плоти подсказывают, что я приближаюсь к известной черте в жизни каждого человека, поэтому чаще думаю о вечности, о своей душе, о суде Божием. Оглядываясь на прожитую жизнь, я благодарю Бога за всё: за то, что  Он дал мне жизнь, что через родителей даровал мне веру и сподобил стать священником.
– Батюшка, бывает ли у Вас свободное время? Что Вы любите читать?
–   Свободного времени очень мало. Большую часть времени занимает организация приходской жизни. С утра до вечера я или в храме, или в кабинете. Часто звонки по неотложным вопросам настигают меня и дома.
Есть, конечно, и домашние, житейские, семейные дела и обязанности. Кроме того, нужно готовиться к лекциям в семинарии, составлять проповеди. Последнее, что я читал из серьёзных книг, – «Пути русского богословия» протоиерея Георгия Флоровского.
– Батюшка, благодарю Вас за откровенный разговор. Будем расценивать его в какой-то степени подарком «Благовестнику», людям,  которые читают его и трудятся в нём.
Беседовала Татьяна ПЕРСИКОВА

 

ДОРОГА К СЕБЕ    

 

Благовестнику  – 20 лет.  У газеты свой статус, свой читатель.  Общение наше носит  характер тихий, сокровенный, на языке невербальном.  Как можно ещё сказать, если пишут нам о таинственных знаках в жизненных обстоятельствах и удивительных снах. За прошедшие годы много откровенных тёплых строк было в нашей редакции. Некоторые запомнились более.        

Так, молодые люди, далекие от церковной жизни, решают пожениться. Свадьба назначена на 26 число.   Мать при этом известии охватывает ужас:  ведь Успенский строгий пост заканчивается 28 августа. Молодёжь сложно переубедить, и женщина начинает молиться,  зная меру ответственности за судьбу детей.  Прошло не больше недели, и дочь сообщает, что видела сон, который  поразил её и даже напугал. Ей было очень строгое внушение перенести день свадьбы. Проявив твердость характера, девушке удалось убедить сотрудников  ЗАГСа  изменить срок свадьбы. Она состоялась 2 сентября. 

Своими открытиями в общении с детьми с нами делилась учительница младших классов.   «Урок о сотворении мира меня волновал больше всего. Как сказать детям  про Бога, если 90% присутствующих не были ни разу в храме? Я спросила: «Кто шьёт платье?» Хор голосов: «Портной». «Кто готовит обед?» «Повар».  «А кто, – спрашиваю, – создал реку, на берегу которой вы живете?» И когда мне дружно ответили: «Бог», – я растерялась.  Удивительно,  насколько легко познается чистыми, непорочными душами наивысшая премудрость».

Путь к Богу у каждого личный, и не все могут о нем поведать публично.  Но бывают исключения:   «Родилась я недоношенной, и сразу же после родов  меня забрали домой. Я постоянно болела,   но так как мама была неопытной  в таком деле, как здоровье младенца, меня не могли долго вылечить. Какая-то медсестра посоветовала меня выкупать, что мама и сделала. А ночью, когда все спали, я умирала. Оказывается, нельзя было парить и купать меня. И вот маме снится сон: к ней подходит Женщина, дотрагивается до её руки (на том месте остался ожог). Мама просыпается и слышит голос  Женщины, хотя рот у Неё закрыт: «Если ты хочешь, чтобы твой ребенок жил, встань и подойди к нему».   Мама бросилась к моей кроватке и увидела, что я уже синего цвета (было двустороннее воспаление легких).  Вызвали «скорую»,  которая  приехала на удивление быстро, и в итоге меня спасли. Всю жизнь мама думала, что к ней являлась душа её умершей матери. Но как-то раз в Киеве мы гуляли по городу. Случайно на нашем пути появился Покровский монастырь. Хоть мы и не были верующими, но всё же решили  зайти  и посмотреть. А при входе над воротами была икона Покрова Божией Матери.  Мама вдруг остановилась, как вкопанная. Мы её торопим, а она стоит, как в исступлении, потом вымолвила  два слова: «Это Она». И только после этого случая мы стали православными верующими».

Отрадно видеть, что газета – в какой-то мере  ориентир и путеводитель, друг и собеседник. «…1998 год – время сложное для всех: месяцами задерживали зарплату, на предприятиях шло сокращение штатов. Завод тяжелых станков, где я тогда работала, лихорадило:  менялось  руководство, профсоюз устраивал митинги и забастовки с требованием выплаты зарплаты, в политической жизни страны царила суматоха. Кто-то выживал, кто-то приспосабливался, кто-то ловил рыбку в мутной воде. Я пыталась разобраться, вновь найти свое место в жизни, и это за два года до пенсии! Постоянное нервное и физическое напряжение привело к тяжелой болезни. Как хорошо, что именно в это время в руки попала газета «Благовестник»! Она стала моей дорогой к храму».

А что может быть важнее дороги к себе, к храму своей души? Особенно  когда  «…дух растлился в наши дни, и человек отчаянно тоскует. Он к свету рвётся из ночной тени и,  свет обретши, ропщет и бунтует».  Хочется надеяться, что «Благовестник» помогает справиться с тоской, умирить ропот и бунт,  узреть свет в суете и мраке. «Слава Тебе, Показавшему нам свет»!

Т.ЕВГЕНЬЕВА

 

 

ТЫ ЕЩЁ НУЖЕН…

Отец Авель и владыка Димитрий

В рязанских пределах укрылась от посторонних глаз древняя обитель апостола Иоанна Богослова. Монастырь, закрытый в 1931 году, в полуразрушенном состоянии был возвращён Церкви осенью 1988 года. Его возрождение возглавил архимандрит Авель (Македонов). Батюшка в своё время был наместником Свято-Пантелеимонова монастыря на Афоне. Те, кто имел счастье знать его, помнят простоту и мудрость, старческую прозорливость. В памяти многих остались советы, рассказы-притчи, удивительные истории, в которых слушающие часто  узнавали себя. Наставления духоносного батюшки живы в сердцах людей, приходивших к нему.

Но сегодня речь пойдёт о духовном наставнике архимандрита Авеля – архиепископе Дмитрии (Градусове). Владыка Дмитрий с 1943 по 1956 г. занимал архиерейские кафедры в Ульяновске, Рязани и Ярославле. Скончался владыка  10 апреля 1956 г., приняв схиму с именем Лазарь. О нём вспоминает архимандрит Авель. Авторские лексика и речевые обороты сохранены.

– Он был светский человек, потомственный дворянин, по образованию юрист. Когда стали собором выбирать патриарха Тихона, от каждой епархии должен  был быть представлен архиерей, священник и мирянин. И вот, он тогда работал юристом в Вологде, от вологодской епархии его послали как мирянина. Собор долго продолжался: пока патриарха выбрали, пока разрабатывали положения  о церковной жизни и управлении – все выступали. Выступал и  Владимир (мирское имя)  Валерианович Градусов.

Патриарх как-то заметил его и говорит: «Владимир Валерианович, Вам нужно быть священником». «Ваше святейшество, из Ваших уст я воспринимаю это как волю Божию». Патриарх рукоположил его в Успенском соборе. Владимир Валерианович был женат, имел дочь. Был он ярославец. Ему дали в родном городе приход, потом эту церковь закрыли, и он служил в небольшой часовне. Перед самой войной умерли дочь и жена. Во время войны его посвятили в архиерея. Когда владыка служил в Рязани, я у него иподияконствовал.

Владыка Димитрий много пророчествовал. Когда я ещё мальчиком был, просил рекомендацию учиться в духовном училище. Он говорит: «Нет, нет воли Божией, не послушаешь меня, будет так-то, а послушаешь, к тебе будут ходить академики за советом».

Москвичи его очень чтили. Вот это я почему знаю: в 45-м году он был ещё наш рязанский, на соборе выбирали патриарха Алексия (Симанского). Собор был в Сокольниках, а хиротония – в Богоявленском. Вместе с нами зашёл иподиакон московский. Ох, какой же он был счастливый, что у такого владыки служит помогающим. Ну, конечно, я и так чувство благодарности имел, а тут владыка говорит профессору: «Господин профессор, посмотри моё чадо, что-то мне кажется, он какой-то стал слабенький». Профессор послушал меня, а потом и говорит: «Владыка, вот если бы Вы чем-то его задрапировали, чтоб я не видел его, я бы сказал, что там находится старый человек, потому что сердце совсем изношено». Это у меня, а мне тогда было 26 лет всего, в 53-м году-то. Сказал, что трудиться можно часа два в сутки. Ну, я так улыбнулся: Господи, где ж тут два? Я если в 7 часов приду в церковь, где-то в 3 часа только освобожусь. А там то исповедовать, то причащать, то кого-то отпевать, то крестить. Транспорта тогда не было, лошадей не давали: «Пусть Бог таскает своих попов Сам». Вот мне и приходилось 6-7 километров ходить туда и оттуда, а профессор говорит не больше километра ходить. Потом владыка спрашивает: «Может его отправить куда-то отдохнуть?» А он говорит: «Только близко к той местности, в которой он родился. Ни на юг, ни на север ни в коем случае нельзя: сердце не справится».

Профессор уехал, я тоже. Потом в следующий раз приезжаю по делам. Владыка меня встречает, благословляет, обнимает, прижимает к сердцу и говорит: «Вот, ангел мой, я скоро уйду, а ты…», – и сделал такую многозначительную паузу (я с замиранием сердца жду, сейчас он скажет: «А ты  через сорок дней придёшь ко мне туда»)... А владыка продолжает: «А ты доживёшь до того времени, когда и церкви открывать будут, и новые строить будут, и монастыри откроют, и новые построят, и купола золотить будут и кресты, и у тебя монастырь будет». Ну, я не мог ему не поверить-то, не мог.

– Ну, а в службе, владыка, произойдет какое-нибудь изменение?

– Нет. Только одно изменение: сейчас мы служим в облачениях матерчатых, а тогда будут служить в настоящих парчевых.

Когда церкви закрывали, вывозили ризницы: часть облачений отдавали в театры для костюмов, а часть в пошивочные, там шили для упокойников тапочки и продавали, шили для магазинов тюбетейки, тоже продавали. Когда же церкви стали возвращать, облачений не было. И вот люди жертвовали: какую-то штору отдадут, в магазинах ничего не было, шла же война. А владыка говорит, что тогда  будут служить в парчевых. У меня мысль такая, как же это так всё будет в золоте, облачение из парчи, что это будет тогда? А он отвечает: «А благодати будет очень мало. Люди будут подобны пчелам: вот ты представь, стоит улей пчелиный, а кругом на километр разлили дерьмо. И как пчелам летать далеко, чтобы найти пыльцу, нектар. Так и люди тогда будут: вот рядом церковь, а душа не лежит  –  нектара нет, пойдут в другую церковь, хоть и дальше. Потому, – он говорит, – ты не умрешь, ты ещё нужен». И заплакал.

–  Нет, – отвечаю – владыка, Вы всё можете у Бога выпросить.

–  Нельзя. Пойми, ты будешь не один. Будут священники, но мало. Поэтому ты ещё будешь нужен для «пчел», которые понимают толк в нектаре и в пыльце.

И вот дожил, а теперь удивляюсь: надо же – монастырь свой.

Присно памятный архимандрит Авель (Македонов) в схиме Серафим отошёл ко Господу 4 декабря 2006 года. Незадолго до смерти были сделаны эти воспоминания.

Подготовила Т.ПЕРСИКОВА

ВНОВЬ И ВНОВЬ В ТРУДНЫЙ ПУТЬ...

В прошлом номере мы писали об истории Великорецкого крестного хода. Подумалось, что это какие-то особенные люди. Ведь решаются на нелёгкий путь, несмотря на холодные ночи, дожди, долгие километры... Захотелось поговорить с ними. Мои собеседники – молодые коломенцы, но их семьи насчитывают не одного ребёнка. На этот ход отправляются не первый год.

– Уже при посадке в поезд думала, как пройду этот путь одна с тремя детьми. Было тревожно и страшновато. Но как-то удивительным образом все опасения разрешились. И на ночлег нас устраивали добрые люди. Мне помогал человек, шедший с нами в прошлом году, они тогда были вместе с женой. Но нынче пришлось двигаться одному: в их семье новорождённый малыш.

Благодарю Елену и обращаюсь к другой участнице паломничества – моей давней знакомой Татьяне.

– Чем отличался этот крестный ход от других?

– Мы идём семьёй уже в пятый раз. Но впервые было страшно. До последнего момента решала для себя: идти или нет. На свои силы не надеялась, но понимала – это будет проверка на прочность. Со мной были сыновья. В их возрасте – десятилетняя разница. Боясь показать свою слабость, всё-таки расплакалась, когда упала. Мне грязной, мокрой помогал подняться младший мой мальчик и успокаивал, и насколько помнил, читал молитву на своём детском языке. Вот и получилось: дойти помог сын. Он был и для старшего брата примером.

Мне не хотелось теребить душу долгими расспросами. Зачем вновь и вновь пускаются эти люди в трудный путь? Насколько это необходимо, каждый решает сам. Но неожиданно в нашем разговоре ставит точку единственный мужчина:

– Чтобы понять, надо сходить ещё раз.

Подготовила Т.ПЕРСИКОВА

 

ПУТЬ ПОКАЯНИЯ

 

Великорецкий ход

Великорецкий крестный ход – один из самых древних и продолжительных крестных ходов России. Протяжённость его около 150 километров, что составляет 1/7 часть расстояния от Вятки до Москвы. Паломники проходят его за 6 трудных дней. Какова же история этого крестного хода? Почему люди до сих пор в начале лета тысячами стекаются в Вятку? Попробуем понять.

 

В народе говорят: крестный ход идёт, и ад содрогается. Ещё считается, что этот путь – покаяние ногами. Обет, данный более шестисот лет назад, жив и поныне. Видно, как крестный ход помолодел. Люди идут к храму на реке Великой с большой верой, молясь святителю Николаю, Божией Матери. Ныне здесь мужской монастырь.                                                                                       

 

ОБРЕТЕНИЕ ИКОНЫ

 

Не знал вятский крестьянин Семён Агалаков, что имя его будет связано с великим чудом. Однажды он отправился по хозяйственным делам в лес, расположенный на берегу Великой и в чаще обнаружил небольшую икону. На ней был изображён Святой Николай Чудотворец. От иконы исходил необычайный свет. Когда к образу приложили парализованного человека, он сразу исцелился. Весть о чуде сразу облетела окрестности, и потянулись больные, немощные люди в далёкое село. Ввиду большого количества случаев помощи страждущим в соборе города Хлымова (Вятки) была заведена книга, в которой записывались все истории выздоровления.

 

На месте обретения иконы был построен храм, а позднее архитектурный комплекс. Селенье назвали Великорецким. Из-за большого наплыва паломников икону решено было перенести в город Хлымов. Но святой образ не могли даже сдвинуть с места. Объясняя это своей греховностью, всё население от мала до велика наложило на себя пост и долго молилось святителю Николаю. Лишь после обета ежегодно приносить образ на место его обретения икону легко перенесли в Хлымов.

 

В 1668 г. первый Вятский архиепископ Александр издал указ о праздновании явления иконы Николая Чудотворца 24 мая по старому стилю. А позднее временем начала хода Святейший Синод утвердил 21 мая (ст.ст.).

 

ИЗ ИСТОРИИ КРЕСТНОГО ХОДА

 

Реформы, начатые императором Петром I в XVIII веке, коснулись и церковной жизни России. Большинство епархиальных архиереев их не одобряло. В 1722 году вышел царский указ о запрещении крестных ходов, «не имеющих довольной причины». На его основании уже после смерти Петра в 1734 году новый Вятский епископ Лаврентий (!) запретил крестный ход с Великорецкой иконой. После кончины архиерея молитвенное шествие возобновили, а петровский указ был отменён пришедшей к власти Елизаветой Петровной.

 

Изначально движение с иконой до места её обретения совершалось по рекам Вятке и Великой на лодках и плотах. Сохранились воспоминания, как за неделю до отплытия образа святителя Николая богомольцы толпами начинают показываться на улицах Вятки с кожаными сумками за плечами, наподобие солдатских ранцев. Вместе с пришедшими из Костромской, Казанской, Нижегородской губерний насчитывается около двадцати тысяч человек, что для Вятки очень много. 

 

21 мая в четыре часа пополудни раздаётся звон – призыв для народа. Движение в городе усиливается. Величественное шествие следует через Александровский сад на высокий берег над рекой. Теперь здесь весь народ предан молитве.

 

Образ благоговейно ставится в красивую лодку, двенадцать гребцов в красных рубахах садятся на вёсла. Чувство у людей необыкновенное: на душе делается легко и отрадно.                                                                                                                                                                                                                                                      

 

Не у всех была возможность следовать за иконой по реке. Учитывая это обстоятельство, в 1778 г. Лаврентий II – епископ Вятский и Великорецкий –издал указ об учреждении сухопутного маршрута. С того времени он больше не менялся.

 

Начало ХХ столетия ознаменовалось великой смутой, приведшей к государственному перевороту 1917 года. Предводитель новой власти заявил, что «марксизм исключает оскорбление чувств верующих». На самом деле всё оказалось иначе: после подписания в 1918 году декрета о свободе совести, Церковь отделяется от государства. Начались гонения на православных. Многие святыни и церковные ценности, созидаемые веками, в короткий срок были уничтожены или расхищены большевиками. Пропадает и образ святителя Николая. Его след теряется. С того времени крестный ход совершается с древним списком иконы.

 

В шестидесятые годы прошлого столетия поднимается новая волна гонений на Церковь. Великорецкое шествие было запрещено. В прессе появились «разоблачения» сути паломничества, его участники назывались заблудшими и тёмными. А эти «тёмные» несмотря ни на что: кордоны, административные преследования и аресты, шли к реке Великой, боясь нарушить связь времён. Она никогда не прерывалась.

 

Люди свидетельствуют, история эта передана из поколения в поколение, как в 1551 году жители Хлымова по каким-то обстоятельствам не пошли на Великую. Посреди лета с 1 по 12 июня выпал снег и ударили морозы: вся растительность стала гибнуть. Опомнившись, граждане отправились с иконой к месту её обретения. Вскоре началось сильное тепло, и последовал небывалый урожай хлеба и плодов.

 

ИЗ ИСТОРИИ ОБРАЗА

 

Чудеса, происходящие от иконы, были так явны, что в 1555 году сам царь Иван Грозный повелел доставить образ в Москву и 29 июня лично встречал его у Яузского моста.  А у Фроловских ворот, ныне Спасских, святыню принял митрополит Московский и всея Руси Макарий.

 

В 1614 г. по воле царя Михаила Федоровича Москва во второй раз встречала Великорецкую икону святителя Николая.

 

В настоящее время чудотворный образ хранится в Вятке в храме преподобного Серафима Саровского. Именно отсюда ежегодно 3 июня начинается движение крестного хода.

 

«Для вятской земли это вторая Пасха», – говорит митрополит Вятский и Слободской Хрисанф. Завершается шествие в селе Великорецком на реке Великой. Это один из самых древних и продолжительных крестных ходов.

 

Многотысячная людская река с покаянием движется к месту великого чуда, явленного русскому народу. И пока не иссякнет это движение к нетварному свету, будет жива наша земля.

 

Подготовила Татьяна ПЕРСИКОВА

 

Муромские Лисистраты

 

В 80-ые годы каждое лето моя семья проводила в своем доме в пятидесяти километрах от Мурома. Это было нелегкое время для Церкви, но уже прослеживалось значительное потепление, стали открываться храмы. Вот и в наше село приехал священник – отец Михаил с женой, четырьмя маленькими детьми и коровой. Жители решили: значит, приехал надолго.

Местный храм был основательно разрушен. Крыша нещадно протекала, через разбитые стёкла окон гулял ветер, внутри гнездились стаи ворон. Отец Михаил был широкоплечий, среднего роста, с окладистой черной бородой и смуглым, загорелым лицом. Его крепкие руки говорили о том, что им давно знаком физический труд. В считанные дни он обиходил предоставленный ему дом и принялся за церковь. Народ, в основном, выжидал, покуривая, давал советы. Но нашлись и доброхоты. Стёкла были вставлены, крыша залатана, внутренние помещения вычищены. Самое страшное – стропила сгнили и угрожающе нависали сверху. Начались службы. Прихожан было мало. С радостью хочу отметить, что верующие москвичи, проживающие неподалёку, посещали храм постоянно, ходили туда и мы с женой. Отец Михаил служил регулярно. Был случай, когда в храме прихожан не было, а литургия совершалась. И вот во время непогоды одно из стропил рухнуло, крыша просела, и образовалась огромная дыра. Это случилось под воскресенье. Я стал очевидцем последующих событий.

* * *

Не знаю, читал ли батюшка комедию древнегреческого драматурга Аристофана «Лисистрата», но впоследствии произошло то, что очень напоминало сюжет этого произведения. Древняя Спарта постоянно вела кровопролитные войны. Мужчины уходили в многочисленные походы, погибали, оставляя вдов и сирот. Одна молодая спартанка по имени Лисистрата собрала женщин и предложила им план, как отвадить мужей от погибельных войн и удержать их дома. План был таков. Во время очередного военного похода всем женщинам запереться в городе, а вернувшимся мужчинам объявить, что они отказываются выполнять супружеские обязанности, пока мужи не принесут клятву больше не воевать. Было решено стены города крепко охранять, не допускать женского предательства, а пытающихся проскользнуть мужчин подвергать наказанию.

Вернувшиеся воины были поражены, а затем, возмутившись, попытались взять стены приступом. Разгневанные женщины били их палками, поливали кипятком. Нападавшие с позором отступили и разбили лагерь. На совете они решили выждать месяц, понадеявшись на малодушие слабого пола. Однако женщины оказались терпеливее и выносливее и одержали победу. Через месяц мужи подписали со своими «противниками» мир на продолжительное время.

* * *

Это отступление. А у нас происходило следующее. На воскресной службе во время проповеди отец Михаил призвал присутствующих женщин строго вразумить сестер, замужних дочерей, невесток, чтобы они потребовали от своих мужей помощи в срочном ремонте храма, пригрозив в случае отказа отлучением от супружеской жизни. При благополучном исходе свободным от работы мужчинам было предложено собраться в понедельник с топорами и пилами у храма. Отец Михаил пояснил, что прибег к этой мере после того, как встретил полное равнодушие мужчин при личном обращении.

Напротив церкви находилось злачное место – чайная. В ней торговала в розлив водкой, вином и пивом бойкая накрашенная особа. Говорили, что вечером в воскресенье отец Михаил заходил туда. Что и как он сказал продавщице, никто не знает, но эта дама закрыла на учёт своё заведение до четверга и пропала.

В понедельник к 15 часам начали подтягиваться недовольные мужики, прихватившие с собой топоры и пилы. Подошёл и я. Они тихо переругивались. Выяснилось, что все здесь собрались по одной причине.

– Ишь чего удумали! Я-то своей хотел хвоста накрутить, так она к матери убежала!

– А отец Михаил хорош! За самое живое через баб решил пронять!

Из храма вышел батюшка и благословил сидящих: «Мир вам!»

Мужчины, вставая, вразнобой поздоровались.

– Вот какие дела, односельчане! – начал священник. – В этот храм ходили ваши деды и прадеды, они, кстати, построили его своими руками. А теперь он на ваших глазах рушится. Неужели вы допустите такое беззаконие?! – уже с упреком закончил он.

– Да, непорядок это, надо помочь! – после недолгой паузы произнёс старший из собравшихся, бригадир полеводческой бригады, по совместительству плотник–шабашник Василий Иванович. – Надо помочь, мужики, а?

– Да, надо бы! – раздались голоса.

– Только скажи, батя, чего ты нас так обидел, через баб достал?

В сердцах отец Михаил сразу же ответил:

– А я не просил вас? А вы где? У Зинки в шалмане, на шабашках, а храм вот-вот рухнет!

– Да ладно, не серчай, отец Михаил! Общество согласно! – К батюшке подошел тракторист Степан. – Только ты назад поворот дай нашим бабам, а то знаешь какие они упрямые, наши мещерские! По рукам, и говори дело!

Батюшка и Степан пожали руки. Мужчины одобрительно загудели: «Вот это по-нашему!»

– Вот, господа-общество, какое дело. Древесину дали для храма, навалили хлысты (т.е. срубленные деревья). Вот их надо окультурить, а ты, Степан – председатель разрешил – трактором сюда их доставишь.

– Это можно, – согласился Степан. – Делов-то куча!

– Значит, договорились! А вот и машина подошла. Вы поезжайте, а я чуть позже, следом, – и отец Михаил заторопился к своему дому.

– А что, мужики, вряд ли он приедет, – задумчиво произнёс Серега с водокачки.

– А может, и приедет, поглядим! – не согласились другие.

* * *

Доехали быстро, распределились, начали работу хватко, без перекуров.

Где-то через час на колхозной лошади, запряжённой в телегу, приехал отец Михаил. Он был в рабочей одежде, сапогах, но в скуфейке. На телеге стоял молочный бидон, несколько корзин, покрытых полотенцами, на которых лежали свежевыпеченные буханки ситного.

Священник слез с телеги, вынув из-под сена топор.

– А вот и я!

– Ну, ты – молодец, отец Михаил! А мы думали, не приедешь! – подошли к нему лесорубы.

– Да разве можно! Мы теперь – одна семья! Я хоть помоложе некоторых, а по сану – ваш отец, а вы – мои дети, и дела наши общие.

– Дай-ка, батюшка, я твой топор гляну, – попросил Василий Иванович. – Ты гляди! Златоустовский, ещё царский, с клеймом! Им гвозди сотку можно рубить без зазубрин! Откуда ты его взял, отец?

– Да, им ещё дед и папаша мой работали. Они же плотниками были, да и меня немного подучили.

– Так ты, выходит, и совсем наш! Бросай перекур, мужики, пошли работнём, да и посмотрим, как отец наш работает! – махнул рукой Василий Иванович, и все пошли по своим местам.

Батюшка, ловко перехватив топорище, начал споро и умело обрубать сучья. Так он и трудился до конца работы. За четыре часа управились.

– Всё, шабаш, закончили! – вытирая пот со лба, устало, но довольно крикнул бригадир. Работа была сделана. Степан сказал, что тащить хлысты сейчас поздно, а завтра поутру всё будет в ажуре. На том и порешили.

– Ну, работники, идите к ручью ополоснитесь, а потом – к столу! – и священник кивнул в сторону телеги. Когда мужчины, чистые и умытые, подошли, то увидели, что на траве была расстелена парадная скатерть. На ней – свежие овощи: помидоры, огурцы, зеленый лук, отдельно горка вареных яиц, на большом блюде куски вареной баранины, колбаса. По количеству рабочих – пол-литровые кружки.

– Ну, ты, батюшка, даёшь! Вот это да! – посыпались благодарные слова.

– Да не я это, матушка расстаралась, – заскромничал отец Михаил.

– И матушка твоя молодец, как приветила!

Расселись, кто-то неуверенно сказал:

– Сейчас бы по рюмашке, с устатка-то!

– Да, не помешало бы, славно поработали! – поддержали остальные.

– А матушка и на этот случай вам напиток принесла, – хитро улыбнулся отец Михаил. – Снимите-ка бидон с телеги!

– Неужто брага! – сдавленно выдохнул кто-то.

Открыли бидон – а там молоко с ещё не растаявшим куском льда. Главное, никто не расстроился, а даже посмеялись.

– А теперь поблагодарим Бога и помолимся перед едой, – уже серьёзно сказал священник и строго посмотрел на свою паству.

Ели не торопясь, истово, с нагулянным аппетитом. Молоко пили в охотку, кто по две, а кто и по три кружки. После еды расслабились, закурили. Снова взял слово бригадир.

– Знаешь, отец Михаил, хороший ты мужик! И священник, наверное, такой же. Порешили мы тебе обществом не только стропила поставить, но и крышу обновить, а там и восьмерик подведём – нижние венцы-то сгнили! – он даже сам как-то растерялся от своей щедрости и смущенно добавил: – Раз уж мы одна семья, как ты говоришь.

Удивленный и растроганный отец Михаил в пояс поклонился работникам.

– Спасибо вам! Я уж за вас и ваши семьи буду Бога молить, вы теперь – благоустроители храма. А жёнам вашим я ничего говорить не буду, по вам и так видно, что и как вы сегодня наработали!

* * *

Храм был отремонтирован в течение двух недель. К сожалению, на следующий год мне не пришлось приехать. Обстоятельства заставили меня продать дом. Но я знаю, что при храме образовалась крепкая община, и повёл её по пути спасения отец Михаил – священник из глубинки, настоящий пастырь, плоть от плоти – русский человек.

Михаил Страхов

 

МОЯ ПЕРВАЯ ПАСХА
ПОБЕДНОЙ ВЕСНОЙ

Его первая Пасха

Пришла весна 1945-го года. Мы все – жители блокадного города чувствовали, что война вот-вот должна кончиться. В Ленинград постепенно стали возвращаться эвакуированные в начале войны семьи. В наших, до этого пустых дворах, появились ровесники, которых мы, конечно, не помнили, потому что им, как и нам, в начале войны было по 3-5 лет. Некоторые из них привезли неизвестные нам игры. Дворов для игр нам уже не хватало, и мы высыпали на улицу Восстания и дальше…
И вот однажды, в самом начале мая, ко мне подошёл друг и пригласил к себе на обед. Он сказал также, что сейчас праздник, но какой, я тут же позабыл.                          Главное для меня было, что его мать наварит картошки, которую привезла от своих сельских родственников. Моя мама дала мне немного хлеба и маленький кусочек масла, и через пять минут я был уже в гостях.
На столе дымилась и безумно вкусно пахла картошка, очищенная от кожуры. Рядом стояла тарелка с квашеной капустой, вкус которой мне был совсем неизвестен. Мы с другом жадностью набросились на еду, хватая руками обжигающую картошку, заедая её хрустящей капустой. Съев всё до капельки, взглянул на друга и его мать – тётю Катю. Они молча смотрели, ожидая, когда я закончу с жадностью поглощать пищу. Затем, выйдя на кухню, вымыл свои тщательно облизанные пальцы и вытер их насухо необычно раскрашенным полотенцем.
Вернувшись в комнату, я сел за уже убранный стол. За ним сидела тётя Катя, перед которой лежала довольно толстая и зачитанная книга, открытая где-то на середине. В разных местах книги были бумажные закладки. Тётя Катя, начала с того, что сейчас великий праздник – Пасха, день Воскресения Иисуса Христа, и, что в этом,  1945 году, он совпал с майским воскресением 6 мая. Затем                         она, своими словами, иногда посматривая в Евангелие, стала рассказывать про этот  самый большой и главный христианский праздник. Пасха    – избавление, через воскресение Христа от рабства и дарование жизни вечной. Это праздник весны, возрождения. Сейчас, через много лет, я не перестаю удивляться тому совпадению, как в тот, далёкий 45-й год, праздник Пасхи не только почти совпал с днём  окончания войны, но и стал как бы праздником возрождения жизни в измученном блокадой Ленинграде. Сказав о том, что празднику Пасхи предшествует 40-дневный пост, тётя Катя горько улыбнулась, добавив, что наш пост длился  непрерывно три года. Она зачитала из Евангелия некоторые места, связанные с Воскресением Христа, поясняя иногда их содержание. Видимо, в семье моего друга много раз  обращались к этой книге, но на меня, слушающего её первый раз, и, честно говоря, воспринимающего Евангелие, как древнюю историю, она оказала большое влияние.
 Простая женщина так ясно и понятно рассказывала о Пасхе, что мне, казалось тогда, всё было ясно. Из её слов я понял, что Сын Божий и Сам Бог, прошёл весь путь простого человека, чтобы понять все его беды и страдания, путь от рождения до смерти. И затем он принял на себя мучения и смерть, пролил за людей на кресте Свою кровь... Он сам, будучи безгрешным, взяв на себя все человеческие грехи, простил людям их грехи. И, поэтому, каждый год снова и снова, в день Пасхи, вспоминают о муках, принятых Иисусом Христом за людей. Так понял я тогда из рассказов тёти Кати.
Уже, затем, будучи взрослым, я прочёл и Ветхий, и Новый заветы, и, встречая знакомые строки, вспоминал и тот день сорок пятого года, и запах картошки и моё детство и радость от того, что я прикоснулся тогда к чему-то прекрасному, очень важному для меня и моей  дальнейшей жизни.
Прощаясь, тётя Катя подарила мне маленькое окрашенное в красный цвет яйцо. Она сказала, что яйцо, окрашенное кровью Иисуса Христа – символ возникновения новой жизни, что в мёртвой каменной скорлупе бьётся жизнь. Склеп, куда положили Его тело – это скорлупа, в котором находилось тело вечно живого Бога. Яйцо было маленькое, видимо от худосочных кур, так же как и мы, переживших блокаду и оккупацию. До этого я не знал вкуса яиц, но мне даже и не приходило мысли его попробовать. Придя домой, я положил яйцо в самое укромное и тёплое место, и, нередко, доставал его и прижимал к щеке и к уху, надеясь что-нибудь увидеть и услышать. Со временем яйцо усохло, а затем и вовсе потерялось в суете жизни, но я всегда вспоминаю в день Пасхи то, первое яйцо, подаренное мне в голодные военные годы.
И сейчас, через много лет, я думаю, что совсем не случайно в 1945 году Пасха – день возрождения и символ жизни, день Воскресения Иисуса Христа, пришлась на майское воскресенье, за три дня до Победы.
С.Ф. Шмелькин, Санкт-Петербург
ПАСХА БЛАГОДАРЕНИЯ 
– Вспоминая свою первую Пасху, я мысленно возвращаюсь к тому времени, когда заканчивал школу. Тот 1996-й год был испытанием для нашей семьи – тяжело болела моя мама. Я молился в простоте сердца своими словами день и ночь, плача и временами почти теряя надежду. И вдруг, по милости Божией, произошло чудо. Мама выздоровела.
В благодарность Богу твердо определил свой дальнейший жизненный путь: я должен служить Господу и поступить в духовную семинарию. Промыслом Божиим пришёл в Свято-Троицкий храм Китаевой пустыни, обрёл своего духовного отца и нашёл свой духовный дом.
Перед Пасхой я был в храме на первом в своей жизни богослужении на праздник Благовещения. И вот мы с мамой около храма на пасхальном освящении. Во дворе – много прихожан. Каждый из нас принёс Господу свои пасхальные дары. В нашей корзинке – приготовленная бабушкой накануне сырная пасха. С удовольствием вспоминаю, как помогал протирать творог, положил в него горсть изюма. Был у нас и пасхальный кулич, и крашеные яйца. Появляется батюшка Мирослав с собором приходских священников. У всех радостные, светлые лица. Поём пасхальный тропарь. На возглас "Христос Воскресе!" отвечаем "Воистину Воскресе!" и так  много-много раз. Батюшка подходит к нам, щедро кропит нашу корзинку.
Запомнились открытые Царские врата, огромные пасхальные куличи в алтаре,                         христосование и ликование.
И я, школьник, уверовавший во Христа и принявший Его в своё сердце, ясно понял, что победивший смерть Христос жив, и живой осталась моя умирающая мама, и всем нам, верующим во Христа, уготована жизнь вечная.
Виктор Науменко, Киев
ОЩУЩЕНИЕ СВОБОДЫ И РАДОСТИ
В прошлом году я зашла в маленькую деревянную церковь за городом, чтобы освятить куличи. До этого момента в храмах бывала только на экскурсии и, кажется, на службу довелось попасть всего только раз. Тот случай мне запомнился, ведь на следующее утро я проснулась с ощущением чистоты, света и радости о Воскресении Христа. Может быть, не до конца понимая природу этой радости, я прочувствовала её больше, чем когда-либо. Потом весь год вспоминала это ощущение свободы, счастья и радости, как в моменты подъёма, так и грусти, и печали.
Та «загородная» Пасха стала для меня отправной точкой. Мне было важно вновь пережить ту радость, но хотелось, чтоб она стала осознанной. Открытия начались Великим Постом. Впервые задумалась над словами, что это не диета и даже не ограничение в пище, а прежде всего работа над собой.
Прощеное Воскресение на меня произвело сильнейшее впечатление. Когда я увидела, как все прихожане и священники искренне со слезами на глазах просят друг у друга прощение, что-то изменилось внутри. Настоятель собора сказал о том, что это самый радостный день для Господа.
Настала Страстная неделя. Священники говорят, что в это время внимание с себя надо переключить на Христа, на Его страдания, что каждая служба, будь то Вход Господень в Иерусалим, воспоминание Тайной Вечери или спасительных Страстей Христовых, позволяет нам заново пережить последние дни земной жизни Христа. Мы можем определить, среди кого находимся: тех, кто кричал: «Распни Его» или тех, кто оплакивал земную смерть Спасителя. В полной мере я убедилась в этом в Великий Четверг вечером, когда читали Страстные Евангелия.
Великая Суббота рассеяла все переживания Страстной. Даже погода была хорошая вопреки прогнозам синоптиков. Весь день с волнением ждала ночной службы. Когда пришла в храм, который только наполнялся прихожанами, чувствовалось приближение Праздника. Потом была усталость, которая сменялась радостью и снова усталостью.
Самым удивительным на Пасхальной литургии для меня оказалось то, как все в один миг сближаются. Прихожане, которые до этого знали друг друга только в лицо, обнимались и христосовались как родные.
Наутро все возвещали о Воскресении Христовом: и нищий, которому кладешь в руку монету, и продавец, и пассажиры метро. И с кем бы ни встретилась взглядом, я каждому невольно улыбалась, несмотря на бессонную ночь. И даже знакомые, которые не верят во Христа, всё равно мне отвечали: «Воистину Воскрес»! Да, кто-то скажет, солидарность, традиция, русская душа. А мне больше нравится точка зрения, что «каждая душа – христианка».
Возвращаясь со службы, я хотела подарить шоколадное яйцо какому-нибудь ребёнку. Увидела одного малыша, подошла к его маме и спросила, можно ли поздравить сына. Но она отказала. Почему-то меня её слова сильно смутили. Я её прекрасно понимаю. Но как жалко, что мы не всегда можем делиться радостью с незнакомыми людьми.
В чём смысл Пасхи? Не знаю точно, как отвечают на этот вопрос богословы и
священники. Для меня он – в пасхальном тропаре: «Христос Воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав».
Н.Н., Москва


НА ВСЮ ОСТАВШУЮСЯ ЖИЗНЬ

На пасхальной службе

Когда на редколлегии «Благовестника» зашёл разговор о том, что к годовщине смерти батюшки отца Александра Захарова надо постараться собрать воспоминания о нем его духовных детей, прихожан и знающих батюшку людей, то я совсем не рассматривала себя в качестве «воспоминателя». Мне казалось, те редкие встречи мои с отцом Александром – очень личное и интимное дело, чтобы выносить их на всеобщее обозрение, да и не была, я, по большому счету, батюшкиной духовной дочерью.
Но вдруг как-то поняла и почувствовала – то, что знаю об отце Александре, может помочь и ещё кому-нибудь. Поэтому попробую, хотя сразу оговорюсь, в основном буду рассказывать о себе, не приукрашивая и не лукавя.
Я выросла вне Церкви, хотя с детства знала, что меня крестила моя бабушка Саша тайно, т.к. папа был коммунистом и начальником. Бабушка Саша и дедушка Коля были глубоко верующими, соблюдали все предписанные православным христианам заповеди, посты, праздники  и имели дома иконы, молились и постоянно посещали церковь. Они были людьми умудренными и на мои детские заявления о том, что космонавты никакого Бога не видели – только грустно улыбались. Они молились!
 Потом я выросла, вышла замуж и родила детей. Своих дочек я крестила уже осознано, но тоже тайно.
К Богу я обратилась в горе, когда умер муж. Незадолго до его смерти мы стали заходить в церковь и муж начал посещать службы и рассказывать мне о том, что он узнал и почувствовал на них.
После смерти мужа у меня сам собой сложился порядок: в субботу с утра – на кладбище; в воскресенье – в церковь на службу. Я не задумывалась, почему так, но иначе не могла.
 И вот дети мои стали посещать молодёжные встречи в православном братстве Димитрия Донского, а я пошла с ними узнать – что там происходит. И тоже стала постоянно ходить на беседы, которые проводили священники Успенского собора. Потом мне предложили создать молодёжный хор, и я со «страхом и трепетом» взялась за это. Затем меня позвали в редколлегию православной газеты «Благовестник», и мне было очень радостно участвовать в деле, которое начинал и мой муж.
А через год меня позвали петь на клиросе в одну из церквей нашего города. Это было очень ответственное, новое, незнакомое мне дело. Я не была уверена в своих силах и знаниях, и отказывалась. Но настоятель храма сказал: «Я помощи вашей прошу». И я согласилась. Постепенно, с великими трудами и терпением священника, узнала обиход церковной службы, а позже стала и казначеем.
Это очень длинное вступление нужно для того, чтобы стало понятно главное – мои встречи с батюшкой отцом Александром.
Каждый, кто входит в церковную ограду, сталкивается со многим, что его удивляет, иногда отталкивает, иногда шокирует. Что же говорить о тех, кто оказывается в церкви работником, «наёмником». Сколько искушений!
Вот и я после одного такого искушения помчалась к батюшке, т.к. знала о нём от других, что он самый-самый в нашем городе. «А-а-а! Это знаменитая Ольга Сергеевна?!» – услышала я первые слова отца Александра. Боже мой! Это был ушат холодной воды! Но почему-то было не обидно, а как-то сразу всё поставило на свои места: и мою тайную гордыню, и его мягкий юмор. Я не помню, что и какими словами дальше говорил батюшка, но он меня «остудил» и я успокоилась.
В другой раз, через длительное время, опять рванулась к отцу Александру со словами: «Батюшка! Я такое натворила!», а он спокойно, как бы раздумывая: «Кто мы такие чтобы Творить?!» И я опять обмерла, – так точно он расставил акценты и обозначил меру наших действий!
А вообще пересказать беседу или разговор с отцом Александром (а ведь это всегда на исповеди!) не представляется возможным. Он как бы рассказывал истории из своей жизни, приводил примеры, и в заключение: «А матушка моя говорила…, а священник он хороший!»
Часто батюшка говорил притчами и первое впечатление – я не понимаю, что он говорит, и, главное, как бы «не в тему». Но потом, дома, иногда через день или несколько, вдруг всплывала какая-то фраза или слово и ясно становилось, на что он указывал, что советовал. Со временем я перестала пугаться, что не запомню, или не пойму батюшкиных слов и речей – всё прояснится и разъяснится само.
Слышала от людей, не со всеми батюшка разговаривал, от кого-то «отворачивался». Но для меня он был открыт всегда.
Встречи с батюшкой, его беседы и советы стали мне уроками и подарками на всю оставшуюся жизнь.
Царствие Небесное, место светлое и вечный покой протоиерею Александру!
Ольга КОРОЛЁВА
«БЛАГОВЕСТНИК» №4-2012

 

ЛЮБОВЬ ИВАНОВНА

Любовь Ивановна

Давно замечено, что старые газеты читаются без особого интереса. «Сужденья черпать из забытых газет», – несовременно. Тем не менее, рискну обратиться к прошлым публикациям «Благовестника». 
Делался репортаж о благотворительной столовой при православном братстве святого благоверного князя Дмитрия Донского. Сюда обращалось много людей, попавших в непростые обстоятельства. Разговаривая со страждущими,  я увидела судьбы людей, побитых жизнью. Их откровенные рассказы вызвали сочувствие и сострадание.
Но порадовала меня история женщины, не считающей себя несчастной, обделённой. Она, Любовь Ивановна Бойкова, готовила обеды в этой столовой.
Многие, думаю, согласятся со мной: готовить для большого количества людей, порой не зная, из чего, труд тяжёлый и не всегда благодарный. Тем более, что Любовь Ивановна – жена, мать троих дочерей; и работа здесь, в благотворительной столовой, была дополнительным местом труда, причём за символическую плату. Тогда меня поразило её спокойствие, несуетливость в движениях, теплота и неподдельное участие. Никакой нервозности, превосходства перед приходящими. И ещё: чувствовалось, что помогать другим, забывая о себе, – для неё дело обыденное и нормальное, не возводимое в степень служения, самоотречения. Это просто любовь ко всем.
Позже, когда справлялась о своей раз увиденной и тем не менее давней знакомой, узнала, что Любовь Ивановна, дожив до пенсионного возраста, умерла. Опять подумалось: не ценим мы людей при жизни, не успеваем выразить признательность, может быть это национальная русская особенность, не знаю. Просто не могла не вспомнить об этой скромной женщине и не поделиться с дорогими  читателями.
И напоследок. Мне рассказали, как однажды в столовую зашла прихожанка одного из дальних храмов. И, сокрушаясь, говорила, как трудно вновь назначенному молодому священнику восстанавливать церковь: ни денег, ни материалов. Моя Любовь Ивановна внимательно слушала, а потом стала неторопливо снимать с себя украшения: «Возьмите, пожалуйста, это на храм».
Татьяна ПЕРСИКОВА
«БЛАГОВЕСТНИК» №4-2012
 

«БЛАГОДАРИМ ЕГО ЗА ВСЁ…»

Отец Александр

Смерть и Время – цари на земле,
Ты владыками их не зови.
Всё, кружась, исчезает во мгле.
Неподвижно лишь солнце любви.
В.Соловьев
1 апреля будет год, как нет с нами приснопамятного протоиерея Александра Захарова. Каким он остался в наших сердцах? Разным: добродушным и весёлым, мудрым и строгим, смиренным и терпеливым, но главное – до конца исполнившим свой долг.
Без отца Александра стало холоднее на земле. «Окамененное нечувствие» гнетёт, так не хватает тепла и света, которые в избытке исходили от батюшки. Как ни уничижал он себя, люди чувствовали: через него Бог изливает любовь Свою, благодать и утешение, вразумление и исцеление душевных и телесных недугов.
*      *       *
Тепло и родственная забота звучали в наставлениях о. Александра, но иногда пастырь был категоричным.
– Заканчивался Петров пост. Подготовившись к причастию, пришёл к батюшке, – признаётся Анатолий, – В конце исповеди я между прочим упомянул о ссоре с братом, не считая это великим грехом: ведь обиды на брата в сердце не имел. Однако отец Александр твёрдо сказал: «Ничего не знаю, иди и примирись». Так я  и сделал. Встреча с братом стала последней: менее чем через две недели он погиб.
Прихожане в воспоминаниях об отце Александре по-разному оценивают его влияние на их жизнь, но едины в том, что батюшка, впрочем, как и каждый человек, неповторим, и утрата его велика. Некоторые говорят о чувстве вины перед ним.
*       *       *
– Понимая насколько велик жизненный опыт батюшки и его авторитет, я чувствовала необыкновенную, где-то неземную простоту в общении с ним не замечалась возрастная дистанция, – вспоминает Марина, – Мы говорили как будто на одном языке. Прежде всего, в отце Александре я видела друга, и в этом качестве батюшка для меня невосполнимая потеря. Помню, мы с семьёй собрались на отдых в Египет, не видя никаких препятствий. «Не надо бы вам туда ехать», – после паузы произнёс отец Александр. Мы отказались от этой затеи. Хотя батюшка никогда ни на чём не настаивал. Его советы воспринимались как нечто естественное и желанное. Потом мы все стали свидетелями взрывоопасных событий в той стране.
*       *       *
– Насколько неоценим был дар батюшкиного окормления! – говорит Ольга, – Я, человек новоначальный, оказавшийся в непростых жизненных условиях, была в некоторой растерянности, не сказать хуже в отчаянии, и нашла в отце Александре необыкновенное участие, такт, любовь. С каким терпением он выслушивал меня, каждый раз вразумляя и наставляя во многих вопросах, даже профессиональных. С ним было очень интересно беседовать: времени не существовало. Однако батюшка умел вовремя остановить, вместо аспирантуры, такой заманчивой, направить к детским книжкам. Бывало, встретит вопросом: «А ты знаешь, что?..» и пауза. И сердце в предвкушении, что сейчас заронится в него? Не хватает батюшкиных ласковых слов утешения. В моей жизни роль его была бесценна.
*       *       *
– Какие мы счастливые с вами, кто вместил слово батюшки Александра в своё сердце, – замечает Елизавета. Каждое его высказывание  – любовь, сострадание, духовная мудрость. Многие слова стали для меня правилом; может, ещё кому-нибудь пригодятся. «Стоять в церкви как свечка», «быть верной в малом», «никому никогда не рассказывать о немощах близких». До сих пор помню некоторые проповеди. Батюшка как-то по-особенному мог донести до нас слово Божие. Благодарю его за всё.
*       *       *
Отец Александр часто спрашивал своих чад: «А как ты думаешь?» Он учил рассуждать. Батюшка ценил свободу воли человека, приходящего к нему, и, благословляя на что-либо, он как бы рекомендовал, советовал, давая понять, что благословение – это не повеление. Повеление – это диктатура, в диктатуре нет любви, а любовь и свобода неразделимы. Все усилия отца Александра были направлены на правильное внутреннее устроение человека, понимая, что когда-то он уйдёт, а это устроение  останется, будет работать и помогать нам на пути спасения.
*       *       *
– Отцу Александру от Бога были даны различные таланты, и стяжал он за свою жизнь многие добродетели, – делится Светлана, – Но мне хотелось бы выделить одну необыкновенную черту его характера – чувство юмора, которое помогало, согревало в трудные минуты жизни. Ведь многие считают, что православие – религия безрадостная, строгая, суровая. А он своим примером показывал обратное. Многих батюшка к себе этим привлекал, и прихожане стремились к нему, видя перед собой истинный пример православного священнослужителя.
Батюшка чувствовал человека, и когда кому-то было плохо, с помощью потешных рассказов или притч,  сказок, которые он произносил легко, весело, задорно, помогал людям выходить из трудных ситуаций, и сразу же все печали отступали. Хотелось снова радоваться, ликовать, жить.
Уходя после исповеди, невольно замечалось, что на устах красуется улыбка, а на душе вновь мир, покой и уют.
Несмотря на болезнь, чувство радости не покидало его. Превозмогая боль, он продолжал общение с прихожанами, подбадривал людей, служил им до конца своих дней. Даже накануне своего преставления батюшка находил силы для шуток.
Отец Александр с неизменным сочувствием и любовью принимал, исповедовал всех, приходящих к нему, не жалея своих сил и времени, всячески стараясь исправить их ошибки, подсказать, научить, посоветовать. Но в то же время, никогда  батюшка не настаивал на выборе решения, а предоставлял свободу действий.
И даже после кончины отца Александра те, кому выпало счастье общаться с ним, чувствуют его любовь, поддержку, молитвы и заботу, которые не оставляют нас и теперь, когда наш любимый батюшка уже в другом мире.
Подготовила Татьяна ПЕРСИКОВА


Из записок психиатра

«Господи сил, с нами буди!»

Перед нынешним Великим Постом мне вспомнилась одна весьма поучительная история. В прошлом году, где-то  в середине января, ко мне обратился мой хороший знакомый и попросил о встрече, пояснив, что дело касается его лично и моей профессии.  Он был счастливый отец семейства, любящий муж, талантливый, востребованный инженер. По всем нынешним параметрам  человек абсолютно благополучный, даже вредные привычки обошли его стороной.
Мы встретились, и я услышал следующее. На протяжении последнего месяца, без видимых причин, его стали беспокоить навязчивые представления, касающиеся близкого ему человека. Они носили тягостный, мучительный характер. По структуре своей личности мой приятель был добрым, отзывчивым, чрезвычайно  общительным и веселым человеком. Теперь же он стал неразговорчив, раздражителен, отгорожен, жаловался на стойкие нарушения сна.
Подробно расспросил его, проследив развитие этого психического расстройства. Выглядело всё неутешительно. Проработав психиатром свыше сорока лет, по личному опыту знал, что браться за лечение близкого мне человека не следует.
Сразу же обратился к своему коллеге – специалисту в области пограничной психиатрии, и он согласился помочь. Мы расстались с приятелем, пообещавшим извещать меня о результатах лечения.
Замечу, что он был крещён, но о своей душе совсем не заботился. «Времени нет, рано пока»,  – говаривал он. В храм с женой ходили только на Пасху освятить куличи.
Где-то через три недели позвонил мой коллега:
­­– Ну, ты мне и пациента подсунул! Стоим на месте! Наращиваешь дозу – получаешь нейролептические расстройства, на других препаратах   сонливость. Обидно, ведь случай не проблемный, а дело не идёт!
Попросил коллегу ещё подумать, покомбинировать с препаратами.
Через неделю ко мне приехал уже сам пациент. Судя по внешнему виду и по интонации в голосе, я уже ничего хорошего от него не ожидал. Он поведал, что стал вялым, сонливым, была мышечная скованность,  но навязчивые переживания своей актуальности не утрачивают.
– Твой коллега предложил мне лечь в стационар, но я уже больше ничего не хочу. Видно, планида у меня такая, буду терпеть!
Тогда я решил предложить ему иное.
– Слушай, ведь есть ещё один путь – путь духовного исцеления. Есть ли у тебя священник, к которому ты расположен?
– Да какой священник, я толком никого не знаю! Правда, слышал про одного, он служит в храме у метро «Динамо», только имя его забыл.
– Вот и дерзни, обратись к нему, а имя в храме узнаешь! – посоветовал я и дополнил: – К тебе прямо применима пословица: «Гром не грянет – мужик не перекрестится!»
Прошла половина Великого Поста, и тут я вновь услышал моего страдальца. Однако на этот раз голос его звучал бодро и оживленно:
– А ведь знаешь, помогло! – сразу начал он.
– Что помогло? – спросил я.
– Отец  Дмитрий помог, вот кто, а не что!
– Так каким образом всё произошло? – поинтересовался я.
– Батюшка помог мне разобраться в моей личности, в скрытой готовности осудить ближнего, а затем и понять суть самого греха осуждения. Теперь я понял, что породило мои навязчивости. Поверь, впервые всем сердцем и душой испытал стыд за своё внутреннее «я».
– И что же, это всё? – засомневался я.
– Да нет! По совету священника ходил к нему на исповедование своих представлений два раза в неделю, часто причащался, строго пощусь, да еще утреннее и вечернее правило полностью вычитываю.
– А результат каков?  – спросил я.
– Так уже после пятой исповеди всё прошло. Вот так-то!
И я снова увидел его таким, каким он был раньше – весёлым и жизнерадостным.
– Так ты смотри, на растеряй приобретённого блага! – напутствовал я его.
Длительное время мы с ним не общались, но мне почему-то было за него спокойно.
И вот, на нынешнее Прощеное Воскресенье он позвонил. Голос его звучал естественно и дружелюбно. Приятель попросил прощения за то, что молчал – был в длительной заграничной командировке, а главное – объект его навязчивостей был рядом и даже жил в одном номере гостиницы.
Всё обошлось! Даже после спорных ситуаций на  работе – никаких болезненных проявлений.
С этого времени мой приятель и его жена стали ревностными прихожанами храма Благовещения Пресвятой Богородицы в Петровском парке.
Хочу обратить внимание читателей, что этот случай – один из многих, когда выздоровление наступило вследствие духовного исцеления. При более тяжелых психических расстройствах, безусловно, необходима лекарственная терапия, но и в этих случаях помощь Церкви неоценима.
Записал Михаил Страхов

 

ИСПОВЕДЬ ЗА ПРОЖИТУЮ ЖИЗНЬ

 

У станции «Коломна»

Уже показались сверкающие  под лучами солнца золотые купола коломенских храмов, а спор между двумя пассажирами электрички не прекращался. Начался он двадцать минут назад. Попутчики были старше пятидесяти. Говорили они  достаточно громко, и я волей-неволей всё слышал.
Речь шла об исповеди за всю прожитую жизнь. Один говорил, что она необходима каждому для спасения души, другой же считал, что вполне достаточно исповеди по воскресным дням перед причастием. Оба вышли на станции Коломна, не закончив разговора, а я размышляя об услышанном поехал дальше.
*     *      *
Мы с женой крестились полным погружением в купели храма Святого Пимена, что у метро "Новослободская" 25 лет назад. Батюшка был высокого роста, атлетического телосложения, звали его Михаилом. Он, как мне показалось, с особым усердием могучей дланью трижды погрузил меня в купель. Все двадцать крестившихся были взрослыми, из них только я – мужчина. Так как мой крестный отец не приехал, то для себя я считал отца Михаила своим восприемником и молился за него.
Так вот! После крещения потекла обычная жизнь новообращённого христианина. К сожалению, в то время я больше внимания уделял мирским хлопотам, нежели попечению о душе. Место моей работы находилось рядом со Старо-Симоновым монастырем, где похоронены Пересвет и Ослябя. Я посещал этот храм.
*     *      *
Как-то после службы увидел в церковной лавке небольшую брошюру "Мытарства Преподобной Феодоры". Не знаю, что меня привлекло в этой книжечке, но я её купил. В вагоне метро, начав  читать, убедился в чрезвычайной важности её содержания и сразу же отложил чтение до вечера.
Своим близким я ничего о покупке не сказал. Перед сном уединился и приступил к чтению. Содержание потрясло меня. Не скрывая, признаюсь, что страх и стыд овладели мной, ночь  практически не спал. Ранним утром, всё обдумав, написал записку жене, что мне нужно отлучиться по делам до вечера, поехал на Ярославский вокзал. Где-то около 9 часов я уже был в Троице-Сергиевой  лавре.
Ещё ночью, мучительно вспоминая прожитую жизнь, я написал совершённые  мной грехи за свои сорок лет. И вот с этим-то обличающим себя списком, решил попасть на приём к одному из старцев.
В лавре я решил сначала приложиться к раке преподобного, а уж потом попытаться попасть к старцу. Оказалось, что шёл молебен. Отстояв службу и приложившись к святым мощам, я направился в поисках места, где вёлся приём. По дороге встретился человек, у которого я спросил, как найти старца. Остановлюсь на внешнем виде этого незнакомца. Невысокого роста, без шапки, жуковато-черный с длинными волосами, заплетёнными во множество косичек, кудлатой, с проседью бородой до глаз, одетый в замызганную телогрейку, посконные, заплатанные штаны и кирзовые сапоги.
«А зачем тебе?» –  сипло спросил он. Я ответил, что по делу. «Не ходи, всё равно не попадёшь!» – убеждённо уговаривал незнакомец. «Нет, уж лучше попытаться!» – не согласился я.
Подойдя к месту, увидел человек тридцать, стоящих перед мостиком, проложенным через канавку к небольшому домику. Протиснулся поближе и ухватился за перила. Раздались возгласы: «Старец идёт! Старец идёт!» Появившаяся из домика толпа шустрых старушек в черном, буквально снесла меня в овражек. Над ними я смог увидеть только величавую, седовласую голову. Пока выбрался из канавки, было уже поздно. Приём закончился.
На следующий день предстояло дежурство.
– Неужели всё пропало! –  с огорчением подумал я, – Нет, так просто не уеду!
И, перейдя мостик, постучал в дверь. Меня пропустили в дом две пожилые женщины. Объяснил им, что сам из Москвы и очень хотел бы попасть к старцу, а остаться не могу. Подумав, женщины посоветовали: «Поезжай-ка, ты, сынок, в Гефсиманский скит! Это совсем рядом! Глядишь, у тебя там всё и уладится!» С облегчением вздохнув, и обретя надежду, поблагодарил своих благодетельниц и попрощался.
По дороге вновь встретился с неприятным незнакомцем.
– Ну, что? Попал к старцу? Я ведь тебе говорил, – уже с нескрываемым злорадством произнёс он. – Что же теперь делать будешь?
– В Гефсиманский скит посоветовали  ехать, – ответил я.
– Не езди! Ничего хорошего там тебе не будет, – почти кричал он. – Бога надо в душе иметь!
Последние слова расставили все точки над «i». У нашей семьи уже был опыт общения с одним доброжелателем, который часто повторял эту фразу. Наше знакомство с ним сразу же оборвалось, когда он по секрету сообщил, что тайно причащается «ангелами». Поэтому, не отвечая, я быстро пошёл к автобусной остановке.
Приехав в скит, узнал, что будет исповедь, а затем соборование. «Вот это да! И меня Господь не оставил!» –  подумал я и вновь стал перечитывать свои грехи, готовясь к исповеди.
Вошёл священник в монашеском одеянии. Он был высокого роста,
худощав, с аскетическим лицом, обрамленным черной бородой. Это был ныне покойный игумен Борис (Храмцов). После молитвы  он приступил к исповеди.
Стоя в очереди, я наблюдал за происходящим. Некоторые кающиеся отходили от священника без благословения, а затем вновь подходили. Очередь продвигалась медленно. Батюшка каждому уделял много времени. Было видно, как он убеждал, втолковывал и даже стыдил. Дошла очередь и до меня.
Когда я всё прочитал, отец Борис внимательно посмотрел на меня:
«Что же, ты считаешь, что всё рассказал? А мне кажется, что нет. Иди вспоминай ещё!»
Был декабрь, в храме – более, чем прохладно, но рубашка под курткой стала мокрой. Напряг свою память, вспомнил несколько греховных эпизодов. Но вновь, подойдя к батюшке, опять получил строгое указание: «Этого мало. Иди ещё думай!» Я шёл, не поднимая головы, но, к счастью, на меня никто не обращал внимания. Многие находились в похожей ситуации. Наконец отец Борис прочитал надо мной разрешительную молитву и благословил со словами: "Не греши!"
Описать моё состояние после исповеди было бы трудно. Но сейчас помню, что как будто тяжкий груз свалился с моих плеч, внутри меня всё ликовало, ощущение свободы и радости переполняло меня, я был полон доброты ко всем. Соборование прошло на одном дыхании. Несмотря на поздний вечер, никто не чувствовал себя усталым. Все были веселы, довольны, доброжелательны.
Служительницы скита предложили желающим поужинать и переночевать, но я почти бегом устремился к автобусу. Дома рассказал, что со мной произошло. Жена очень удивилась моему душевному порыву и выразила твёрдое намерение собрать своих близких и друзей и непременно поехать к игумену Борису. Что она благополучно и выполнила в ближайшее время.
*      *       *
Выйдя в Голутвине из вагона и переосмыслив ситуацию, я крепко пожалел, что не поддержал первого мужчину, ратовавшего за необходимость исповеди за всю жизнь для каждого христианина. Ведь у меня был подобный духовный опыт.
Михаил СТРАХОВ

«БЛАГОВЕСТНИК» №2-2012

 

СКАЗАТЬ ХОТЕЛ И СУМЕЛ!

Онегин Гаджикасимов

Редкий человек, наверное, не слышал «Восточной песни» – знаменитого шлягера на музыку Давида Тухманова. Но мало кто знает об удивительной судьбе автора слов – популярного поэта-песенника 60-70-х годов ХХ века – Онегина Гаджикасимова.
Будущий иеросхимонах Симон родился в 1937 году в Баку в аристократической интеллигентной семье.  Отец – Юсиф-бей Гаджикасимов (1892-1960), окончил юридический факультет Московского университета. Мать – Махтабан-ханум Гаджикасимова (1905-1980), знаток русской литературы и поэзии, назвала сына  Онегиным, ведь он родился в год, когда отмечалось 100-летие со дня смерти Александра Сергеевича Пушкина.
О.Гаджикасимов окончил Литературный институт имени Горького в Москве и вскоре стал одним из самых востребованных поэтов-песенников СССР.  Песни на его стихи писали известные композиторы и исполняли популярные певцы. Онегин также известен как переводчик на русский язык множества зарубежных песен.
Слава, успех, богатство сопутствовали ему. Но настоящий поэт ищет в жизни не этого, он жаждет Истины, он стремится к Творцу! И судьба нашего героя – самый яркий пример тому.
В поисках смысла жизни он однажды взял в руки Библию и… не смог оторваться. За три дня прочитал все книги, все главы Священного Писания. И ослеп! Но, по его словам, прозрел духовно! И решил полностью изменить свою жизнь, как призывает Христос в Евангелии (физическое зрение Господь тоже ему вернул).

Отец Симон

Ни Юрий Антонов, ни Полад Бюль-Бюль оглы не знали, куда исчез их коллега.  Родственники также находились в неведении. А Онегин принимает в 1985 году православие, в 1988-м – монашеский постриг в Оптиной пустыни с именем Силуан. Он подвизался в обители около шести лет. Но непроста жизнь в монастыре…
С 1994 г. отец Силуан поселяется в Подмосковье. Снимает комнату близ Домодедова. И ходит молиться в ближайший храм.
Прихожане полюбили высокого статного седовласого монаха за его скромность, простоту, за его вдохновенные проповеди в храме и занятия в воскресной школе для взрослых. С любовью и терпением он бесконечно повторял простые евангельские истины. Ведь в суете и заботах мы часто их забываем.
Многие из его слушателей на всю жизнь полюбили Церковь, а некоторые сподобились священного сана или монашеского чина.
В последние годы жизни отец Силуан принял схиму с именем Симон. Он очень тяжело болел – онкология. Страдал и ногами – его монашеские сапоги были полны крови…
По словам прихожан, незадолго до смерти ему привезли икону «Умягчение злых сердец». Он взмолился Божией Матери: «Владычице! Забери меня отсюда!»… В этом году исполняется десять лет со дня его земной кончины (30 июня).
В самой знаменитой песне поэта есть такие строки:
По ночам в тиши я пишу стихи,
Пусть твердят, что пишет каждый в девятнадцать лет,
В каждой строчке только точки после буквы «Л»,
Ты поймешь, конечно, всё, что я сказать хотел,
Сказать хотел, но не сумел.
Иеросхимонах Симон, в миру Онегин Гаджикасимов, хотел и сумел сказать людям самое главное: без Бога, без веры православной для человека нет счастья, нет спасения!
Мефодий КИРИЛЛОВ

«БЛАГОВЕСТНИК» №1-2012

 

ПО МОЛИТВАМ СВЯТИТЕЛЯ

"Ты не ангел ли Божий?"

Образ Святителя Николая

Прихожанка из Солнечногорска Екатерина рассказала о чуде. Однажды в 1991 году зимою она шла по берегу озера Сенеж и решила отдохнуть. Присела на скамью. Здесь же встретила старушку. Разговорились о жизни. Бабушка рассказала, что сын её не любит, сноха очень обижает, "прохода" не дают.

Екатерина заговорила о помощи Божией, о вере, о православии, о жизни по заповедям. Сказала, что надо обратиться ко Господу и у Него искать помощи, поддержки. Собеседница ответила, что никогда в церковь не ходила и молитв не знает. А Екатерина утром, сама не зная зачем, положила в сумку молитвослов. Она вспомнила об этом, достала книгу из сумки и подарила бабушке. Та на неё удивленно посмотрела:

– Ой, а ты, милочка, не исчезнешь сейчас?

– Что с вами? – спросила Екатерина.

– Да ты не Ангел ли Божий? – испугалась старушка и рассказала, что с ней произошло неделю назад.

В доме она почувствовала себя совершенно лишней и решила покончить жизнь самоубийством. Пришла к озеру и присела на скамью, перед тем как броситься в прорубь. Подсел к ней старичок очень благообразного вида, седой, с вьющимися волосами, с очень добрым лицом и спрашивает:

– Куда это ты собралась? Топиться? Ты не знаешь, насколько там страшно, куда ты собралась! Там в тысячу раз страшнее, чем твоя жизнь сейчас.

Помолчал немного и снова спросил:

– А почему ты в храм не ходишь, почему не молишься Богу?

Она ответила, что никогда в храм не ходила и молиться её никто не учил.

– А грехи у тебя есть?

– Какие у меня грехи? Грехов у меня особых нет.

И старичок стал напоминать ей её согрешения, недобрые дела, называл даже те, о которых она забыла, о которых никто не мог знать, кроме неё. Она только и могла, что удивляться и ужасаться. Наконец спросила:

– Ну как же я буду молиться, если молитв никаких не знаю?

– Приходи сюда через неделю, и будут тебе молитвы. Ходи в церковь и молись.

– А как вас зовут?

– У вас меня зовут Николаем.

Тут она отвернулась зачем-то, а когда обернулась – рядом никого уже не было.

ОБРЕЛИ ЖИВУЮ ВЕРУ

Мария Цауна, фельдшер из Риги, и её мать исповедовали католичество. Мария услышала от православной больной, за которой ухаживала, о старце Серафиме (Тяпочкине), его духовной помощи ей. Женщина прежде не знала о существовании старцев, ей очень захотелось встретиться с таким человеком.

«У меня появилось огромное желание, – вспоминает Мария, – поехать к отцу Серафиму. Думала, что если даже к нему не попаду, то хотя бы увижу его. Получилось так, что я приехала в Ракитное 22 мая 1979 года на престольный праздник, день святителя Николая.

Народу было очень много, все даже не помещались в храме. Подумала, конечно, не попаду к отцу Серафиму. К тому же сказали, что на всенощной его не будет: болен и находится в Готне. Утешалась тем, что теперь знаю, в каком храме служит батюшка, и смогу приехать к нему, когда получу отпуск.

На второй день я была в храме и, когда видела какого-нибудь старенького священника,спрашивала, не он ли отец Серафим. Когда же старец вошёл в храм, вернее, когда его провели через боковые двери, я не увидела, но сразу почувствовала его присутствие, и сразу у меня полились слезы, я не могла их остановить. Пробиралась поближе к солее, чтобы увидеть отца Серафима.

Батюшка вышел исповедовать только пятерых семинаристов, приехавших из Сергиева Посада. По телесной немощи всех он уже не принимал. У меня всё ещё лились слезы, я не могла их остановить. Закончив исповедь, отец Серафим почему-то не ушел в алтарь, а стоял у аналоя и молился. Я думала только о том, как бы мне попасть к нему на приём. Передав свечу к иконе святителя Николая,  стала просить чудотворца о помощи. Вдруг один из семинаристов говорит: "Проходите!", и открыл дверцу ограды солеи. Конечно, я не подозревала, что это касается меня, и поэтому осталась на месте. Он снова говорит: "Проходите!". С удивлением спросила: "Это мне проходить?" Он говорит: "Да, отец Серафим ждёт". От волнения и удивления не могла двинуться. Повернула голову к образу святителя Николая и попросила у него благословения подойти к старцу, так как мне открылось, что он совершил надо мной чудо. Я поняла, что отец Серафим ждал меня и молился обо мне, не отходя от аналоя. Подошла к нему. Он спросил: «Вы исповедоваться пришли?» Уверенно сказала: «Да», потом пояснила, что я католичка. Так я приняла православие».

Прошло время, и Мария заболела: рак груди. Обратилась к батюшке за помощью и попросила его молитв. Старец ответил: «Если земные врачи отказываются помочь, будем просить нашего Небесного Врача».

– Батюшка, когда же я вылечусь?

– Ты это сама узнаешь.

Прошло месяца два. Лежала Мария в больнице, задремала.  Вдруг чувствует распространяющееся ни с чем несравнимое благоухание, напоминающее запахи цветущего весеннего сада. Это было воскресенье, и с того дня её здоровье начало улучшаться. Вскоре  опухоль исчезла, операция не потребовалась.

– К отцу Серафиму, – говорила Мария, – я, несмотря на большие расстояния, ездила часто. Для меня самыми радостными были те дни, когда бывала в Ракитном и видела этого дивного старца. По его молитвам моя семидесятилетняя мать, Варвара, тоже приняла православие».

Так, промыслом Божиим, предстательством святителя Николая и по молитве старца Серафима они обрели живую веру в Бога.

«Николай угодник, дай прозреть!»

В 1998 году Никольский храм  одноименной обители на реке Иргизе, под Саратовом за пять-шесть месяцев был восстановлен к 19 декабря.

В этот день был торжественный молебен с акафистом Николаю Чудотворцу. Всё на этом молебне было необычным. Благодать была так велика, что у многих текли благодатные слёзы: плакали даже мужчины. И когда священник опустился на колени – вместе со всем народом в едином порыве опустились на колени и ребята в кожанках, приехавшие сюда лишь ради любопытства и никогда прежде церковь не посещавшие. Благодать была настолько сильна, что на отснятой видеопленке вспыхивают частые блики света, плёнка словно бы засвечивается. Но самым удивительным было, когда в баках воды, над которыми совершался водосвятный молебен, забурлила, закипела вода.

Когда протоиерей Анатолий (Копцов) стал кропить молящихся, мощная струя святой воды ударила в лицо почти слепому старику Евфимию Яковлевичу, вода затекла под двойные стекла очков, и он, маловерующий, воскликнул: «Николай угодник, дай прозреть!». И прозрел! Дома стал читать без очков и без лупы, которую раньше приставлял к очкам.

ПОМОЩЬ В ПУТИ

Это чудо произошло с пожилой певчей 22 мая 1993 года, на праздник святителя Николая. Она возвращалась домой со службы. Стояла на дороге, ожидая попутной машины.

Но все проезжали мимо. Она была голодна, чувствовала усталость, бессилие. И когда увидела легковушку, со слезами взмолилась к святителю Николаю с просьбой помочь доехать до дома. Она почему-то попросила святого остановить для неё машину красного цвета. Но, несмотря на молитву, машина скоро проехала мимо, но вдруг затем, резко затормозив, остановилась. Из авто вышла женщина средних лет и приветливо помахала рукою, подзывая мать к машине. Обрадованная приглашением, она подбежала и увидела перепуганные лица сидящих: свободного места в машине не было.

– Бабуля, ты нас не проклинала? – спросила женщина. – Скажи нам, о чём ты думала, когда мы проезжали мимо?

Она ответила:

– Нет, не проклинала. Я только обратилась с молитвою к Николаю чудотворцу, чтобы он помог мне остановить вашу машину и вы бы подвезли меня.

Тогда один из пассажиров отодвинул маленькую шторку, за которою висела небольшая икона святителя Николая, и все сидящие с трепетом посмотрели на икону, и в один голос сказали: «Мы не хотели останавливаться. Вот он (святой Николай угодник) остановил».

– Когда машина проскочила мимо, – продолжала женщина, – в углу, где висит икона святителя, раздался сильный треск, и тут же мотор заглох и машина остановилась.

Вот так, в тесноте, но не в обиде, пожилая певчая вместе с ними приехала домой.

Из книги «Новые чудеса святителя Николая»

«БЛАГОВЕСТНИК» №12-2011

 

«ТЕПЛО, СЕРДЕЧНОСТЬ Я ОЩУТИЛ ТОЛЬКО В ПРАВОСЛАВНОМ ХРАМЕ…»

На Божественной литургии

Я был крещён в раннем детстве, но крёстные мои верой не отличались. Мои родители – честные интеллигентные люди – «по-своему» в Бога верили, но строго православными их трудно было назвать…

В 1954 году я пошёл в школу. Это были годы, когда вновь усилился нажим на Церковь, на веру. В маленьком городке Подмосковья, где я жил, церковь была закрыта, и помню, как люди ходили, ходатайствовали, собирали подписи под заявлением об открытии храма, набрали десятки тысяч подписей. И моя мать подписалась. Но началась эпоха Хрущёва, и вместо того, чтобы открыть церковь, её взорвали. Осталась небольшая часть храма, которая стала «охраняться государством», а взорванные глыбы машины увезли на строительство новой дороги. По телевизору продолжалась воинственная пропаганда атеизма.

 В день Пасхи обязательно назначался «субботник» или «воскресник», или просто «по желанию трудящихся» воскресенье переносилось на другой день. Перед Пасхой нам обязательно читали книжки атеистической направленности, проводили беседы такого же содержания. Все учителя обязаны были перед Пасхой объяснить детям, что самое страшное, что может сделать школьник, – это пойти в церковь святить куличи.

В каждой школе выделялись сотрудники, которые шли в ближайшие церкви и стояли там, высматривая своих учеников. Наши соседи и знакомые ездили обычно в село Никольское по Нижегородской железной дороге. И даже там, хотя это было не близко, находились активисты, которые выслеживали учеников нашей школы. Поскольку школ было много, а храмов в окрестности несколько, там выстраивались целые кордоны из людей, выискивавших «своих». Если находили, то хватали сразу за руку, пытались оттащить от бабушки или мамы. А потом – «работа с провинившимися».

Однажды мой приятель, у которого мать была верующая, принёс в школу в пасхальные дни крашеные яйца. Влетело ему за это капитально: «Как тебе не стыдно, ты же пионер, а поддерживаешь то, что нам совершенно чуждо. Мы строим коммунизм – общество равенства, процветания, где всё будет прекрасно. Никакой религии там быть не может – она отомрёт сама собой».

Одна моя одноклассница носила крестик. Это был предмет постоянных нареканий со стороны учителей, но всё-таки она его не снимала.

В школе у нас висели громадные атеистические стенды. Жуткие лица священников, какие-то ужасные старухи, похожие на бабу-ягу. Помню один плакат, видимо, 30-х годов. На нём изображён бедный, несчастный священник, церковь, в которую никто не идёт, какие-то вздорные старухи – и весёлая, сытая молодёжь которая идёт на танцверанду. И подпись: «Раньше – церковь да вино, нынче – клубы да кино». Таких плакатов было очень много.

Нам объясняли, что в церкви обманывают людей. Например, изготавливают святую воду с помощью серебра и выдают за чудо, а священники – в основном преступники, уголовники, либо люди, которые во время войны были на стороне немцев, либо отсиживались, когда другие воевали. Вообще, непонятно, почему их всех до сих пор не пересажали…

Когда я окончил шестой класс, у нас умерла учительница немецкого языка. Мы все собрались идти на похороны. Договорились – и вдруг отбой: «Ни в коем случае на похороны не ходить!» Почему? Учительница была верующей, и её собирались отпевать в церкви. Потом оказалось, что и учительница пения тоже была верующей.

Помню, как по телевидению выступал Алексей Чертков, бывший священник. Он много говорил, но меня поразило какое-то брезгливое отношение к нему отца. Он ничего не сказал, но по его лицу было видно, что с такими людьми он не хотел бы иметь ничего общего.  

После 7-го класса я обнаружил в доме старую Библию. Открыл, попал на книгу Премудрости Соломона. Конечно, мало что понял, но было интересно.

Потом стал учиться в центре Москвы. Заходил в книжные магазины и покупал атеистическую литературу, чтобы лучше понять, что именно она критикует. Мать ругалась: «Зачем такую гадость покупаешь?» До сих пор храню книгу отреченца Алексея Черткова «От Бога к людям». В 14 лет, конечно, трудно было разобраться, но первое, что я понял, – что автор лжёт в чем-то главном, что-то здесь не так… Читал журнал «Наука и религия». Критики христианства было более чем достаточно, правда, была она очень примитивная, вульгарная. Тем не менее, читая эту литературу, я пытался понять, что же такое христианство на самом деле.

Появилась возможность ходить в церковь. Совершенно не понимал, что там происходит, но одно чувствовал – что в храме не только люди, есть Кто-то ещё, что люди приходят к Кому-то.

Особенно в этом убедился, когда впервые увидел пасхальный крестный ход. Он проходил тогда в сложной обстановке: вокруг улюлюкали, громко пели популярные песни. А у нас, участников хода, была какая-то особая радость. Я видел её отражение на лицах других и чувствовал её сам. Именно тогда я впервые понял, что Христос действительно воскрес…

В юношеские годы для меня важно было понять: для чего я живу, зачем? Что будет потом? Есть ли какие-то вечные истины, и если есть, то в чём они заключаются? Я каким-то образом чувствовал, что в Священном Писании, в Церкви есть ответы на мои вопросы. И стал их искать.

Атеисты говорили о массе противоречий в Евангелии. Я, как человек въедливый, стал их выискивать. И обнаружил, что по сути никаких противоречий нет: где-то противоречие только по форме, а где-то евангелисты просто говорят о разном.

Потом я стал читать книги по истории и с удивлением выяснил, что на Руси христианство появилось довольно рано. Потом выяснил, что Александр Невский был глубоко верующим человеком. Мало того, что верующим, – святым. Это был уже удар «ниже пояса». Он – герой русского народа, великий полководец и вдруг – святой. Непонятно…

Я очень любил живопись, немного рисовал и часто посещал музеи, особенно Третьяковку и Пушкинский. То, что наши русские художники говорили о Христе в своих картинах, было мне близко. Много времени я проводил в иконописном отделе. Сначала я не понимал иконописи, тяготел к реализму. Но всё же чувствовал, что иконы как-то внутренне красивы, какой-то светлой красотой. Более глубокое понимание икон пришло позднее.

С проповедью в храмах было плохо, потому что за этим следили определённые товарищи. Молодёжи на службе практически не было, не было и людей среднего возраста, не было интеллигенции. Но были молодые ребята, которые прислуживали в алтаре. Это всех тогда потрясало: кто-то, оказывается, из молодых ещё верит и что-то в церкви делает.

Постепенно у меня появились знакомые среди верующих. Благодаря им я получил возможность читать духовную литературу.

Мой путь к вере начался всё-таки с мировоззрения, близкого к Толстому. У меня было много его книг. Но в отличие от Толстого,  я поверил, что Христос воскрес. В том меня убедили и Евангелие, и пасхальный крестный ход. Причащение, иконы я считал скорее суеверием, чем-то ненужным. Я тогда не был убеждён, что Православие – истинная религия. Мне хотелось понять, во что верят христиане других конфессий.

У старообрядцев понравилось пение, иконы. И в то же время поразил какой-то мертвенный холод, сухость и самоуверенность. Хорошо, что они сохранили иконы, обряды и распевы, но живого, радостного духа я у них не нашёл.

У баптистов в первый раз очень понравилось. Во второй – уже не очень. А после третьего раза идти не захотелось. Просто я понял игру, чёткую режиссуру их собраний и отсутствие искренности у руководителей…

Посмотрел на адвентистов, но для того, чтобы понять их, мне хватило одного раза. В костёле понравилось, но не более того. Был и в синагоге. Обряды интересные. Но когда попробовал поговорить с присутствующими об их вере, ничего не получилось. Они говорили об обычаях, обрядах – только не о Боге.

Тепло, сердечность я ощутил только в православном храме.

Выбор был сделан, сознательный и чёткий. Я стал больше бывать на богослужении, начал разбирать слова. Потом удалось найти серьёзно проповедующих священников, которым можно было задавать вопросы. И начался быстрый рост моей веры. Почему? Потому, что получил возможность говорить. Было два священника, с которыми было интересно общаться. С одним из них, тайным священником нашей многострадальной Церкви, протоиереем Николаем Ивановым, Бог меня свёл очень близко.

Моё общение с отцом Николаем было для него опасным, как он говорил – «криминальным». Беседы о вере с несовершеннолетними были тогда серьёзным уголовным преступлением. О том, какая слежка была тогда за верующими,  а тем более церковными работниками, можно было бы написать не один роман.

Церковная жизнь в хрущёвскую эпоху учила осторожности и конспирации, но была интересной. Иногда собирались у таких, как протоиерей Николай, для религиозных диспутов и философских бесед. Конечно, окна всегда были завешаны, а на столе – чай с печеньем.

Такие священники обрастали большим количеством духовных чад и друзей. Именно благодаря общению с ними можно было разобраться в тревожащих вопросах, научиться понимать Христа и Его Церковь. Такие пастыри становились мерилом веры и порядочности.

Я приходил к своему старшему другу почти всегда с целым листком вопросов, и с его помощью недоумения разрешались, становилось близким и понятным Евангелие.

В результате общения с такими людьми Священное Писание стало для меня родной книгой, а Православная Церковь – родной Матерью.

Первый раз причастился в 14 лет. После этого моя духовная жизнь стала углубляться. Стал учиться читать по-славянски. Достал Евангелие на церковно-славянском. Мне стала открываться красота богослужения, его глубина.

Во время учёбы на историческом факультете МГУ я уже не только ходил в церковь, но и ездил постоянно к митрополиту Ярославскому и Ростовскому Иоанну (Вендланду) и помогал ему во время богослужения в алтаре. Потом принял посвящение во чтеца, а когда женился, – в иподиаконы. Конечно же, «компетентные» органы прекрасно знали о том, что я хожу в церковь, знали и о моём иподиаконстве, но меня не трогали. Видимо думали: перебесится парень, пройдёт блажь, диплом получит, работать начнет и всё кончится. Пробовали затянуть меня в комсомол. Угрожали вплоть до отчисления из университета. Я ответил: «Раз так, я сейчас же иду в ЦК ВЛКСМ и буду на вас жаловаться, что вы меня насильно заставляете вступить». Только тогда меня оставили в покое. 

После окончания университета и службы в армии я не смог стать священником в Москве – не «пропускали». Помог митрополит Иоанн, которого я очень любил и ценил. Это был культурный, эрудированный и очень добрый человек. Я обратился к нему со своим затруднением, и очень быстро, за полтора месяца, решился мой вопрос. Быстрее в то время было невозможно: анкета проходила все инстанции проверок минимум за полтора месяца. Наконец гражданские власти Ярославской области дали разрешение на моё священство. В 1974 году владыка Иоанн рукоположил меня. Так я стал священником, а вскоре – и благочинным.

Высшее образование мне очень пригодилось, потому что я работаю с людьми, преподаю. Позже получил заочное духовное образование в семинарии и академии.

Протоиерей Борис БАЛАШОВ,

г. Клин. Из книги «На камне или на песке?»

«БЛАГОВЕСТНИК» №11-2011

 

2 декабря – день памяти святителя Филарета (Дроздова)

В Митрополичьих палатах

Икона святителя Филарета с подворья Лавры

Сегодня мы вновь обращаемся к личности и деяниям небесного покровителя Коломны. Рады сообщить, что 16 октября в Москве, на подворье Троице-Сергиевой лавры, открылся очередной цикл вечеров, посвященных памяти святителя Московского  и Коломенского. Вечера проходят в главном доме Подворья – там, где 46 лет жил и трудился на Московской кафедре выдающийся иерарх Русской Церкви.

…Ведущий, профессор МГУ Александр Иванович Яковлев, представляет участников вечера – трёх доцентов Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета: Н.Ю. Сухову, протоиерея Павла Хондзинского  и Г.В. Бежанидзе.

Объявлена тема: «Святитель Филарет и Московская духовная академия».

Поясним: около 8 лет назад доктор исторических наук А.И. Яковлев объединил в названном ВУЗе группу научных сотрудников для изучения биографии и наследия святителя. За эти годы сделано немало…

Но вернёмся к филаретовскому вечеру. Он не был затянут, обошлось без длинных и скучных речей. Ведущий вступал в диалог с коллегами, чтобы полнее, в живой форме раскрыть тему вечера. Она хорошо изложена двумя биографами великого архипастыря: Н.Сушковым и митрополитом Иоанном (Снычёвым). Есть и другие источники: протоиерей Владислав Цыпин, наше издание (№11-2007) и упомянутый профессор Яковлев.

Так, в его книге «Светоч Русской Церкви» читаем: «Делу духовного образования и просвещения святитель неизменно придавал первостепенное значение. Особое внимание, конечно, он обращал на «свою» духовную академию. Он знал всех профессоров и преподавателей, контролировал учебный процесс и программы читаемых курсов, присутствовал на многих обычных экзаменах и обязательно на проходивших публично выпускных экзаменах, на которых читались итоговые сочинения. Митрополит не ленился сам просматривать работы выпускников, но был столь же требователен к учащимся, сколь и к учащим. После долгих колебаний он сместил с должности ректора академии архимандрита Поликарпа (Гайтанникова), талантливого богослова, но слабого администратора…»

Вечер 16 октября был мне интересен тем, как раскрывалась личность «всероссийского пастыря». Так, говоря о непростых отношениях архимандрита Филарета (Гумилевского), протоиерея Александра Горского и Никиты Гилярова-Платонова с «архипастырем Московской академии», Яковлев и Сухова подчеркнули вот что. По прошествии времени эти преподаватели приняли «смиряющую руку», чтобы не отступить от церковных традиций, носителем которых был святой Филарет. Его «мудрая осмотрительность» проявлялась и в издательской деятельности духовной академии, и в вопросе взаимного влияния Церкви и культуры.

…Вечер подходил к концу и его атмосфера оказалась созвучной тому, что вспоминал о святителе его современник архиепископ Амвросий (Ключарёв): «В великой душе митрополита Филарета было два человека: человек ума, закона, долга, правды, порядка и - человек глубоко затаённой любви, кротости и милости. Только тот, кто имел счастье заглянуть в эту внутреннюю сторону жизни великого святителя, может иметь о нём цельное и верное понятие».

*    *      *  

Уже известны темы следующих воскресных вечеров: 4 декабря «Святитель Филарет и монашество» (начало в 17-00), 11 марта «Святитель Филарет о духовном спасении» (начало в 16-00) и 13 мая «Святитель Филарет и Отечественная война 1812 года» (начало в 17-00).

Каждую встречу предваряет концерт духовных песнопений.

Адрес: Москва, станция метро «Цветной бульвар, Трубная»; 2-ой Троицкий переулок 6, стр.9. Митрополичьи палаты подворья Сергиевой Лавры. Вход свободный.

*      *      *

Программе и тематике «Вечеров» близка Филаретовская секция ежегодной Международной богословской конференции. Секция состоится в митрополичьих палатах 22 ноября, начало – 10.00.

Зоя ПОЖЕТНЫХ                                                            

 

ОН ПЛАМЕНЕЛ ОГНЁМ ДУХОВНЫМ

Портрет святителя в келии

…Вставал он, по словам преосвященного Леонида, часов в пять.  После утреннего молитвословия долго читал Библию, по большой книге елизаветинского издания, которая теперь в Московской духовной академии. Обыкновенно он сидел на диване, а на левой стороне к ручке дивана прислонена была книга. Он читал Священное Писание ежедневно, неопустительно, и эта книга сопровождала его в дорогах. В 8 часов, кроме случаев большой болезни, он шёл к обедне. Слушал её в комнате, называемой секретарской, где он ставленников испытывал, а в алтарь входил только после освящения Даров для земного перед ними поклонения и непродолжительной перед ними молитвы.

Он выходил также и к началу всенощной... Не в церкви слушал он службы отчасти потому, что опасался неровности воздуха, а отчасти потому, что ему предписано было, сколько возможно, тело держать почти в горизонтальном положении, что при чтении на диване было очень удобно. При чтении, говорю, –  ибо он за службою следил по книгам, никогда не сходившим со стола этой комнаты. Ладан он любил. «Войдешь, и там приятный запах ладана» – говорил он об этой комнате... Он, не сомневаясь, разрешал зимою всенощные с вечера; однако любил он утреннюю службу. Вспоминая детство, говорил как в зимнюю ночь, в праздник, выйдешь из дому: тишина, а колокол поет. Приметьте: поет. У него всё и неодушевленное жило: так полон он быль жизни. Он говорил: «дело будет вам благодарно», «тело мое пьёт (весенний) воздух». О комаре он  говорил слуге, зачем бьёт его: «Ты не можешь возвратить ему жизни, поэтому и не отнимай её». У куста сирени обрезывали сучья. «Не тронь: если тебе пальцы обрежут, каково тебе будет»!

·            *     *

После обедни он тотчас начинал приём просителей, начальствующих, посетителей и день уже не принадлежал ему до вечера. Впрочем, он старался найти время, около 10 Ѕ час., чтобы в кабинете напиться чаю. Если он имел дела, коими должен быль заняться до обедни, то Священное Писание

продолжал читать и после обедни, или во время чая. обедал он часу во втором (иногда и гораздо позже) в малой столовой. Выходил в ряске, молился, благословлял и садился на диван, против окна. По совету врача, он пиль рюмку мадеры„ настоянной горькими травами, ел кусок икры с белым хлебом и в не постный день яйцо всмятку. При гостях, которых он любил хорошо, отлично хорошо, угощать, он кушал почти все кушанья; но обыкновенно питался пискарной ухой и морковным соусом, и это продолжалось лет семнадцать, до кончины его.

После обеда пил чашку кофе, но не со сливками, которых не употреблял, а с молоком или «миндалём», как он называл молоко миндальное. Отдых его после обеда состоял в том, что он в кабинете сядет на диван и несколько опрокинет себя на локти обеих рук, и ему читаются газеты и книги. Он всё читал, за всем следил, ничто не оставлял без внимания, любил и разумел политику.

Через час или два часа времени он опять работал пером. В 6 он кушал чай и продолжал работать, если его не отвлекали. Иногда он требовал просфору и отламывал малый кусок, который, перекрестясь, вкушал. Иногда подавали ему на блюдечке разрезанный на ломти белый хлеб... Каждый ломоть быль перерезан на двое вдоль. Это владыка называл ужином... На замечание, что он мало кушает, отвечал: «Нет, я слишком много ем». В 10 часов он затворялся, но иногда и до полночи требовал секретаря, ибо случалось, что и ночь с пером просиживал... Чтение акафистов производил он каждый вечер. Сначала он сам всё читал, но в последние годы и дела частью секретарь читал, а книги и большей частью секретарь. Когда он готовился к служению Литургии, то приказывал будить себя в 4 Ѕ часа; тотчас, одевшись и умывшись, читал он правило и потом, если находил нужным, отдыхал, оттого никогда не опаздывал к служению.

·            *    *

Владыка был чувствителен к природе, но любовь к ней подчинялась долгу и потому мало жил за городом. Он приезжал в Лавру на Троицын и дважды на Сергиев дни и оставался недолго. Но в последние годы проводил там всё лето и возвращался осенью…

Он был знаток пения, которому дед обучал его, держа его, ребёнка, на коленях. Любил музыку старых немецких композиторов, колокольный звон. О гармонии цветов он говорил, что несоответствие цветов производит на зрение то же действие, какое производит на слух диссонанс в музыке. Он был также пловец отличный (в юности)...  

Наружность и осанка митрополита Филарета были изящны и величавы. Дома ходил он в черной шерстяной одежде, опоясанной по кафтану шитым поясом и более длинным, белым креповым, концы которого низко спускались с левой стороны. Белье, одежды, креп на клобуке – всё всегда чрезвычайно опрятно: пятнышка терпеть не мог... Он никогда не носил бархатных ряс и на других не любил. Выезжал он всегда в платье цветном, более коричневого цвета, и всегда со звездами, которых никогда не употреблял в домашней одежде, разве когда у него обед званый; тогда он надевал и шелковую рясу со звёздами, и панагию и белый клобук.

Редко выезжал он без Владимирской ленты... Он умывался много раз в день, частию для свежести лица, частию для освежения зрения. У него баливали глаза, но он не прибегал к другим лекарствам, кроме свежей воды. Случалось, что он по целым дням ничего не читал и сидел зажмурясь. Секретарь производил чтение.

От усердного благословения в зимнее время у него сделалась боль в правой руке. Кожа сохла и трескалась; мазей он не терпел; мыл руки водою нехолодной и носил нитяные белые перчатки даже в комнате.

Тело его, слабое от природы, (с годами) несколько ветшало, но дух поддерживал его... Он пламенел внутренним огнем, который бросал лучи сквозь его карие глаза, оттенённые прекраснейшими бровями. Особенно хороши были эти глаза, когда при внимании к чужому живому слову или чтению, они чуть-чуть суживались, огонь их сокращался и взор был неподвижно устремлён, как бы испытуя собеседника... Невозможно было выдержать этого «копья»...

Каждый воскресный и праздничный день он совершал литургию; если же болезнь не позволяла, то не служа,  приобщался в малом облачении. Его вера была не кидающаяся каждому в глаза, но глубокая, твёрдая.

Отношения его к матери были истинно христианские. Владыка чтил её глубоко и любил нежно. Кончина её была тяжёлым  для него испытанием, которое, как и другие, перенёс он великодушно. Вскоре после её смерти

кто-то говорит ему о смерти своей матери и прибавляет, что ему жаль её, хотя та умерла уже в старости. Владыка с чувством растроганным заметил: «Мать никогда не стара для сына»».

Из воспоминаний современника святителя – архиепископа Леонида (Краснопевкова)

«БЛАГОВЕСТНИК» №11-2011

 

Встреча образа

Неупиваемая Чаша

 

 

 

Больше всего на свете он любил молиться и служить!

 

На Пасху в Успенском соборе

Ранним утром 1 апреля в келье церковного дома Успенского кафедрального собора преставился о Господе добрый пастырь, старейший клирик Коломенского благочиния – протоиерей Александр Захаров.

Отец Александр родился 16 декабря 1934 г. в городе Богородицке Тульской области в крестьянской семье, имел младшего брата Виктора. Его батюшка, Сергей Дмитриевич, двадцать лет служил в царской армии, а после был конюхом. Мама, Матрена Васильевна, работала на колбасном заводе, в годы Великой Отечественной была участницей трудового фронта. В преклонных летах она приняла монашество с именем Магдалина, живя благочестиво, безвозмездно трудилась в храме.

В детстве будущий священник очень любил математику, физику, увлекался радиотехникой, с удовольствием сам всё чинил. С ранней юности обладал богатым внутренним миром и чистой душой.

После окончания средней школы в 1953 году по рекомендации архиепископа Сергия (Ларина) поступил в Ленинградскую духовную семинарию. После двух лет учебы прослужил три года в армии связистом, а затем продолжил образование. Стоит отметить, что в семинарские годы он освоил фортепиано, скрипку, мандолину, а в армии научился играть на трубе.  

В 1960 году Александр Сергеевич вступил в брак  и вскоре митрополитом Ленинградским и Ладожским Гурием (Егоровым) был посвящен в стихарь и нёс послушание иподиакона. А 4 декабря 1960 принял первую степень священства. В сан диакона его рукоположил епископ Лужский Алексий (Коноплев). От этого владыки 19 марта 1961 года Господь сподобил его великой чести принять сан иерея.

По окончании семинарии в 1961 г. молодой священник в связи с переездом на постоянное место жительство в Подмосковье получил направление в Московскую епархию. 30 ноября 1961 года определением Митрополита Крутицкого и Коломенского Питирима назначен вторым священником в Иоанно-Златоустовскую церковь села Новлянского  под Воскресенском.

В 1974 году отец Александр Захаров возглавил приход Михаило-Архангельской церкви села Карпова Воскресенского района. В 1975 году возведен в сан протоиерея.

В 1977 году правящим архиереем нашей епархии стал митрополит Ювеналий. Отец Александр был однокурсником владыки в семинарии. Батюшка всегда с особой теплотой, вспоминая прожитые годы, говорил о митрополите Ювеналии самые искренние добрые слова, наполненные безмерным уважением. Он всегда подчеркивал особую одаренность владыки, его внутреннюю силу, мудрость и доброту, называл настоящим архиереем от Бога.

Для тех, кто близко знал отца Александра, не секрет, что сам он никогда не любил похвалу, а других, если и хвалил, то только заслуженно.

26 июля 1977 года протоиерей Александр Захаров стал настоятелем Богоявленского храма Коломны, а 23 марта 1978 года – благочинным местного округа.  

Молодые и зрелые годы священства батюшки выпали на трудное для Церкви время советской власти. Много храмов разрушили или закрыли, и благочиния тогда включали в себя несколько районов. Так, до начала 90-х годов Коломенский округ объединял приходы Коломенского, Луховицкого, Озерского и Зарайского районов. Отцу Александру приходилось преодолевать большие расстояния, посещая действующие храмы, причём после длительных служб, исповедей и многих треб.  

Он рассказывал, что священников было мало, а число причастников в воскресные и праздничные дни доходило до полутора тысяч. Времени катастрофически не хватало, а у батюшки было ещё трое детей. Вспоминая то время, о. Александр говорил об огромной нагрузке, от которой он так уставал, что к вечеру не оставалось никаких сил, ноги отекали, болели, ныли и теряли чувствительность. Питаться приходилось также на бегу. Главной же трудностью стала болезнь вен и тромбофлебит, закончившийся кровоточащими трофическими язвами, так что страдания старца поистине могут описать только слова праведного Иова: «Ночью ноют во мне кости мои, и жилы мои не имеют покоя. С великим трудом снимается с меня одежда моя; края хитона моего жмут меня». (Иов 31,17-18)

Но «сила Божия в немощи совершается» (2Кор.12, 9).  Эта болезнь принесла большие духовные плоды и батюшке, который, несмотря ни на что, всегда оставался бодрым, радостным, и тем, кто его окружал. Он терпел, никогда не роптал, всегда смущался повышенным вниманием к своим недугам и был по-хорошему смешлив. Отец Александр мог развеселить самого унылого человека, используя свойственные только ему шутки, афоризмы, поговорки, в которых содержалась глубокая мудрость.

Батюшка всегда был прост в общении, быту и абсолютно нестяжателен. Больше всего не переносил осуждений и ссор, не участвовал в них, а когда        кто-то осуждал священника, то приговаривал: «А вот моя мама говорила, что батюшки все хорошие, только характеры у них разные». За утешением и советом к нему обращались многие люди, и он не жалел себя, что в итоге усугубило состояние его здоровья.

В 1989 году протоиерей Александр был освобожден от должности благочинного, а в 1993-м переведён в штат Успенского кафедрального собора Коломны.

Божией милостью в 1990 г. началось возрождение духовной школы в Коломне. По благословению митрополита Ювеналия в одном из корпусов Ново-Голутвина монастыря открылось епархиальное духовное училище. Именно здесь отец Александр преподавал будущим священникам литургику – науку о богослужении. До сих пор те, кому посчастливилось учиться у него, вспоминают удивительные лекции и примеры из его богатого жизненного опыта.

Больше всего на свете он любил молиться и служить! Он каждый день ходил в храм на утренние и вечерние богослужения с редкими выходными, никогда не брал отпуск. Батюшка прекрасно пел и мог легко руководить церковным хором, очень тонко чувствовал величие и глубину церковных песнопений. Однажды ему приснились ноты никому не известного распева Трисвятой песни, которые, записав утром, он отдал хору Богоявленской церкви для исполнения за богослужением. У него всегда можно было спросить об особенностях, сложностях устава любой службы и одномоментно получить ответ в мельчайших деталях.

За полвека своего служения отец Александр был удостоен всех священнических наград, а также патриаршей грамоты, ордена преподобного Сергия Радонежского и медали «За усердное служение».

К этому времени личность батюшки стала известна широкому кругу людей, и многие миряне, а также священники духовно окормлялись и исповедывались у него. Непостижимым образом в его сердце имелось место для каждого приходящего, также чувствующего, кроме утешения, и действенность его молитвы перед Богом. Своей любовью он покрывал любые немощи, но никогда не делал одного – не оправдывал грех, всячески отвергал любой компромисс с ложью и пороком. Он действительно был тем евангельским рабом, который в малом труде был верен своему хозяину. Отец Александр часто повторял: «Делай, что можешь делать и неси тот крест, который дал тебе Сам Бог». И сам так старался поступать.

До последнего дня своей земной жизни отец Александр не переставал служить: первого апреля он должен был исповедовать на литургии.

*      *      *

Гроб с телом отца Александра в течение двух дней находился в Тихвинском храме, где непрерывно читалось Евангелие и служились панихиды. Лицо батюшки было мирным и светлым, а губы, как всегда, радостно улыбались. Только эта улыбка лишилась привычной боли, он наконец-то освободился от неё.

В воскресенье 3 апреля состоялось отпевание. Перед началом богослужения благочинный Коломенского округа протоиерей Владимир Пахачев передал глубочайшие соболезнования от митрополита Ювеналия родным, а также всем духовным чадам отца Александра. Чин отпевания возглавил настоятель Успенского собора протоиерей Николай Качанкин. Служило сорок клириков не только из Коломны, но и из других городов епархии. Для многих из них отец Александр был духовным наставником. Отпевание продолжалось три часа и было очень торжественным: пел архиерейский хор, каждый священник принял участие в общей молитве. Храм был переполнен, люди молились со слезами, прощаясь с дорогим батюшкой. По окончании богослужения гроб с телом отца Александра под погребальный колокольный звон обнесли крестным ходом вокруг Успенского собора, где в течение последних лет он ревностно совершал своё служение. Так Коломна простилась с одним из своих духовных столпов.

Протоиерей Александр Захаров погребён у алтаря Никольского храма села Черкизово под Коломной, рядом со своим другом, протоиереем Димитрием Брысаевым.

Вечная ему память и блаженный покой в селениях праведных!

Иеромонах Софроний (Горохольский)

«БЛАГОВЕСТНИК» №4-2011  

 

МОЯ ПЕРВАЯ ПАСХА

Прошло уже 14 лет, а память ярко и отчетливо хранит мой первый праздник праздников – Пасху.

Запомнились не только детали ночного богослужения:  ликующие лица прихожан, торжественность  службы, крестный ход вокруг обители, но и последующая дневная служба.

Позади были интересные огласительные беседы,  в которых участвовала вместе с духовными  сёстрами и братьями. Для меня было много открытий из Священного Писания. Книги ветхозаветных пророков: многострадального Иова, Иезекииля, мудрые Притчи царя Соломона, песнопения избранника Божьего Давида и другие  учили, как жить, воспитывать детей, к чему стремиться. В Евангелии потрясла земная  жизнь Христа, Его мучительная, жертвенная смерть на кресте, Его Славное Воскресение и надежда на спасение, которую даровал Он миру и каждому из нас.

Наши сердца жаждали и стремились к познанию Истины, Христа.

А устремления к высшему, горнему в  светлый праздник  воплотились двумя словами – на призывный возглас священника «Христос Воскресе!» – дружным ликующим  ответом: «Воистину Воскресе!» 

Та первая моя Пасха навсегда запечатлелась вместе с крестинами нашего первенца Никиты. Таинство крещения совершилось незадолго до праздника. А завершающий этап – воцерковление – введение в алтарь произошло сразу после ночной пасхальной  службы.

Домой возвращались на рассвете. Малыш спокойно спал в коляске. Стояла теплая весенняя ночь.  На душе было светло и радостно.

Светлана

«БЛАГОВЕСТНИК» №4-2011